В целом (как и сказал Уилсон) тот день выдался спокойным. В 12:50 в дом вошла Сиара Портер, в 13:20 — Брайони Рэдфорд. Уход Рэдфорд в 16:40 подтверждался ее собственноручной подписью; Уилсон зафиксировал также приезд официантов с закусками в квартиру Бестиги (19:00), уход Сиары вместе с Лулой (19:15) и отбытие официантов (21:15).
Страйка раздосадовало, что полицейские отксерили только одну страницу: он надеялся порыться в записях и найти фамилию неуловимой Рошели.
Когда он дошел до описания содержимого ноутбука Лэндри, время уже близилось к полуночи. Судя по всему, полиция искала — и, как выяснилось, безуспешно — главным образом электронные письма с указаниями на суицидальные настроения или намерения. Страйк бегло просмотрел отправленные и входящие сообщения за последние две недели жизни Лэндри.
Как ни странно, бесчисленные фотографии, демонстрировавшие таинственную внешность топ-модели, до сих пор не помогали, а только мешали Страйку поверить, что Лэндри когда-то существовала в реальности. У нее были довольно стандартные черты, обобщенные, абстрактные, но при этом лицо поражало уникальной красотой.
Однако сейчас, в конторе, эти сухие черные значки на бумаге, полуграмотные тексты с непонятными посторонним шутками и прозвищами вызвали перед ним призрак погибшей девушки. За ее сообщениями Страйку открылось нечто такое, чего не показывали сотни фотографий: он скорее нутром, чем умом осознал, что тогда, на заснеженной лондонской улице, разбилась насмерть реальная девушка из плоти и крови, которая жила, смеялась, плакала. Перелистывая страницы дела, он рассчитывал найти хотя бы ускользающую тень убийцы, но вместо этого видел только призрак самой Лулы, глядевший на него — как порой бывает с жертвами насильственных преступлений — сквозь обломки прерванной жизни.
Теперь он понял, почему Джон Бристоу так решительно утверждал, что его сестра не помышляла о смерти. Девушка, напечатавшая те слова, была сердечной, общительной, порывистой, деловитой — и сама этому радовалась; она с энтузиазмом относилась к своей работе и предвкушала, как уже сказал Бристоу, поездку в Марокко.
Большинство отправленных сообщений было адресовано модельеру Ги Сомэ. В них не обнаружилось ничего интересного, разве что доверительно-шутливый тон, и только в одном письме упоминалась самая странная подружка Лулы:
Джиджи, умоляю сооруди что-нибудь для Рошели, у нее скоро д. р. Ну пожааааалуйста! Я оплачу. Что-нибудь миленькое (не вредничай). К 21 февр, ладно? Спасибо-спасибочко. Люблю. Кукушка.
Страйк вспомнил: на сайте LulaMyInspirationForeva говорилось, что Лула любила Ги Сомэ, «как брата». Его показания были самыми скупыми. Неделю провел в Японии, домой вернулся в ночь смерти Лулы. Страйк знал: от дома Сомэ рукой подать до Кентигерн-Гарденз, но полиция, как ни странно, поверила, что дома он сразу лег спать. Страйк уже отметил для себя тот факт, что человек, выходящий на Кентигерн-Гарденз со стороны Чарльз-стрит, не попадает в объектив: установленная на Олдербрук-роуд камера была развернута в другую сторону.
В конце концов Страйк закрыл папку. С трудом перейдя к себе в кабинет, он разделся, отстегнул протез и расставил койку, думая лишь о том, что чертовски устал. Заснул он почти сразу — под шум транспорта, стук дождя и бессмертное дыхание города.
Перед домом Люси, в Бромли, стояла кадка с большой магнолией. К концу весны газон вокруг нее будто покрывался мятыми салфетками; но сейчас, в апреле, дерево было окутано пенно-белым облаком восковых, похожих на кокосовую стружку лепестков. Страйк приезжал сюда лишь пару раз: Люси у себя дома вечно дергалась, и он предпочитал встречаться с ней в других местах, лишь бы рядом не отсвечивал ее муж, к которому он относился с прохладцей.
Легкий ветерок поигрывал надутыми гелием воздушными шарами, украшавшими калитку. Сжимая под мышкой упакованный Робин подарок, Страйк шагал по круто уходящей вниз дорожке к дому и убеждал себя, что это ненадолго.
— А Шарлотта где? — напористо спросила низенькая, светловолосая, круглолицая Люси, едва открыв дверь.
В коридоре у нее за спиной тоже красовалась гирлянда золотистых шаров, на этот раз в форме цифры 7. Из-за дома, нарушая пригородную тишину, раздавались вопли, которые в равной степени могли означать и восторг, и адские муки.
— Ей пришлось на выходные вернуться в Эйр, — солгал Страйк.
— Зачем? — Люси посторонилась, пропуская его в прихожую.
— У ее сестры очередной кризис. Где же виновник торжества?
— Они все во дворе. Слава богу, дождь кончился, а то бы в доме кавардак устроили, — ответила Люси, провожая его на задний двор.
На большой лужайке бесились трое его племянников вместе с двумя десятками нарядных мальчиков и девочек: они с криками бегали наперегонки до деревянных столбиков с приклеенными скотчем изображениями нарезанных фруктов. Родители, вызвавшиеся помочь хозяевам, грелись в слабых лучах солнца, потягивая вино из пластиковых стаканчиков, а Грег, муж Люси, налаживал айпод, закрепленный на верстаке. Люси сунула Грегу банку пива и тут же бросилась поднимать своего младшего, который сильно ушибся и надрывался от плача.
У Страйка никогда не возникало желания иметь детей; здесь они с Шарлоттой были единодушны и по этой причине так долго прожили вместе; по этой же причине все прежние отношения в его жизни распались. Люси огорчал и сам его статус, и аргументация, которой Страйк не скрывал; его сестра всегда кипятилась, когда он формулировал жизненные цели, не совпадавшие с ее убеждениями; можно подумать, он критиковал ее решения и вкусы.
— Как твое ничего, Кор? — спросил Грег, поручивший пульт управления музыкой кому-то из папаш.
Зять Страйка работал нормировщиком; он, казалось, вечно мучился от невозможности найти верный тон в общении с шурином и обычно использовал смесь развязности и агрессивности, которую тот терпеть не мог.
— Где же наша красотка Шарлотта? Никак разбежались? В который раз? Ха-ха-ха! Я счет потерял.
Одну малышку сбили с ног: Грег поспешил на помощь матери, которая уже оттирала травяные пятна и старалась унять девчоночий рев. Игра перешла в стадию неистовства. В конце концов родители назвали чемпиона, ввергнув в истерику серебряного призера; тому достали утешительный приз из черного полиэтиленового мешка, стоявшего среди гортензий. Вслед за тем объявили второй тур.
— Здрасте! — К Страйку бочком подкралась немолодая матрона. — Вы не иначе как брат Люси!
— Угу, — ответил он.
— Мы наслышаны о несчастье с вашей ногой, — продолжала она, изучая его ботинки. — Люси держала нас в курсе. Надо же, по вам и не скажешь, верно? Я даже не заметила у вас хромоты. Какие чудеса нынче творит медицина, просто невероятно! Вы, наверное, бегаете резвей, чем прежде!
Видимо, она вообразила, что у него под брючиной — цельная лопасть из углеродного волокна, как у параолимпийца. Сделав небольшой глоток пива, Страйк изобразил сухую улыбку.