На блюдце лежала еще и записка, которую почти невозможно было прочитать из-за того, что бумага пропиталась кровью. Мне пришлось поднять записку и на просвет разобрать слова. Когда я вернул ее в коробку, она распалась на части.
— Что там? — поинтересовалась Присцилла.
— «Угадай, чей, Ал, мой мальчик».
Я слегка сжал палец в ладони. Хитрые гребаные ублюдки. Мне казалось, что уже ничто не потянет меня назад. Но, как и предсказывал Билл, я ошибался. Мои мучители знали, за какие ниточки дернуть.
— Что это значит? — проговорила Присцилла.
Я покачал головой и соврал:
— Не знаю.
— Как ты думаешь, кому принадлежал палец?
Не получив ответа, Присцилла ущипнула меня и настойчиво и раздраженно произнесла:
— Кому?
Я раскрыл ладонь. На ней алела кровь. Палец мог принадлежать кому угодно. Но я не сомневался. Я поставил его на стол и тоскливо сказал:
— Биллу.
«Угадай, чей, Ал, мой мальчик».
Проницательность убийцы меня озадачила. Откуда он мог знать, как обращался ко мне отец? Никто не слышал, когда он меня называл своим мальчиком. На короткое мгновение я подумал, что палец прислал Вами, что он играл со мной постоянно. Затем припомнил нож у его горла. Предложение отдать мне свою жизнь могло оказаться смертельным блефом, но я так не думал. Паукар Вами чудовище, но он мне не враг.
Узнать, кто убийца, можно будет потом. Сейчас важно выяснить, кому принадлежал палец. Я знал, что Биллу, но гвардейца во мне надо было еще убедить. Если Аллегро Джинкс сгодился на роль Паукара Вами, отрезанный палец вполне мог быть выдан за часть тела Билла Кейси. На мои звонки он не отвечал и в участке последние два дня не появлялся. Но это еще нельзя было считать доказательством.
Я мог пойти с пальцем во Дворец, но не хотел втягивать в это дело Кардинала. Вместо этого позвонил в Холодильник и попросил дать мне домашний адрес доктора Сайнса.
Когда я пришел, доктор смотрел телевизор вместе с женой. Дверь открыла жена. Она нахмурилась, когда я сказал, что хотел бы видеть ее мужа.
— Это по работе?
— Да, мэм.
— Вы никак не можете дать ему отдохнуть, — проворчала она, но позвала мужа к двери.
Мое появление вызвало у него еще большее неудовольствие, чем у его жены.
— Надеюсь, вы меня не по пустякам дергаете, — проворчал он, не приглашая меня войти.
— У меня личный вопрос, доктор Сайнс, — сказал я, припомнив, что обращаться к нему следует официально. — Можно войти?
— А отложить нельзя?
— Нет, сэр.
Он чертыхнулся, потом впустил меня, но не провел дальше холла.
— Давайте в темпе, — грубо сказал Сайнс, и я достал палец на серебряном блюдце, но уже не из коробки, а из пластикового пакета. Он молча изучил его, затем сухо произнес: — Полагаю, это палец.
Я хохотнул, подыгрывая ему, и сказал:
— Я надеялся, вы можете сказать, чей он.
— Экспромтом не могу. — Сайнс расхохотался.
Я усмехнулся, на этот раз с большим трудом. Он вытер слезы смеха с глаз. Затем стал серьезным:
— У вас есть догадки, кому он мог бы принадлежать?
— Да, но я бы предпочел не говорить.
— Будет быстрее, если скажете.
— Все равно…
— Как хотите. Не желаете ли объяснить, почему вы принесли его сюда сегодня вечером, а не в Холодильник завтра утром?
— Не хочу, чтобы кто-нибудь связал его со мной.
— Нутром чую интриги. Можно взять? — Я протянул ему блюдце с пальцем. — Вы отдаете себе отчет в том, что я должен знать, где вы его взяли? Не могу ведь я прийти на работу и сделать вид, что нашел его по дороге?
— Почему нет?
— У вас золотой доступ — поздравляю с повышением! — но Кардиналу все равно нужно докладывать. Я потеряю работу, если приму вашу сторону и это впоследствии всплывет.
Я кивнул понимающе, затем спросил, слышал ли он про мою жену. Сайнс сказал, что слышал, и выразил соболезнования.
— Спасибо, но я бы предпочел вашу помощь.
— Вы не понимаете, — сказал он с досадой. — Есть правила и утвержденные процедуры. Я не могу…
— Можете, — перебил я его. — Ваша братия часто занимается самоуправством, и не пытайтесь меня разубедить. Вы делаете с трупами что хотите, и все закрывают на это глаза.
— Это другое. Наше начальство дает нам некоторую свободу, чтобы получить от нас максимальную отдачу. Но сюда не входят обман, фальсифицирование отчетов или протаскивание тайком окровавленных частей тела.
— Вы можете это сделать, если захотите, — настаивал я.
— Возможно, но это не значит…
— Вам это ничем не грозит. Я только хочу знать, кому принадлежал этот палец.
Сайнс покачал головой:
— Почему я должен так рисковать ради вас?
Вопрос логичный, и у меня не было на него готового ответа.
— Если бы убили вашу жену…
— …я был бы чертовски зол, как и вы, — перебив меня, закончил фразу Сайнс. И продолжил: — Но моя жена жива и здорова, и ей ничего не угрожает. Я хочу, чтобы так шло и дальше.
Я хотел было припугнуть его, но отказался от этой мысли, сказав себе, что тогда он обязательно пожалуется Кардиналу.
— Простите, что побеспокоил вас, — сказал я и направился к двери.
— И все? — удивился Сайнс. — И вы не собираетесь выкручивать мне руки?
— Нет.
— Подождите. — Он поднял вверх блюдце с пальцем. — Вы забыли это. — Я протянул руку, но он не отдал блюдце. Вместо этого повертел его перед глазами и пригляделся. — Четкий срез. Либо очень острое лезвие, либо какой-то электрический инструмент. — Я сам до этого додумался, но промолчал. — Мизинец левой руки. Это как-то связано со смертью вашей жены? — Я кивнул. — Как?
— Я предпочел бы не говорить.
Сайнс заколебался. Я видел страх в его глазах, но также профессиональную гордость. Как частное лицо он не желал иметь к этому никакого отношения, но как медик заинтересовался. Так что вопрос заключался в том, что пересилит — инстинкт самосохранения или любопытство.
— Не могли бы вы сказать хоть что-то по поводу хозяина этого пальца?
— Я думаю, что хозяин — коп.
— Тогда будет очень просто проверить. Особенно если… — Сайнс помолчал, затем продолжил: — Вчера вечером к нам привезли труп мужчины лет сорока пяти, неопознанный. Я могу изъять отпечаток его мизинца, заменить отпечатком этого пальца и еще раз провести проверку. У меня нет привычки приходить на работу в свой выходной, но такие случаи были… — Он нервничал, но загорелся. — Ладно, сделаем так. Я проверю отпечаток отрезанного пальца по базе данных полиции. Если что-нибудь найду — отлично. Если нет — ничего больше предпринимать не буду. Договорились?