Андрей Петрович сидел в машине на больничной парковке и просматривал записи в блокноте, делая дополнительные пометки. День зря не прошел, теперь у него имелось как минимум трое подозреваемых. У каждого – весомые мотивы. Трошкин и Петров потеряли работу и репутацию, как сложилась их нынешняя жизнь, Андрею Петровичу пока было неизвестно, а вот у Котляра было болезненно задето самолюбие, а это иногда бывает пострашнее. Андрей Петрович взглянул на часы и позвонил Окунькову.
– Ну что, Данила, нашел банковскую ячейку, где деньги лежат? – весело спросил он лейтенанта, с интересом рассматривая пробегавшую мимо девицу в коротеньком белом халате и на высоких шпильках, соблазнительно сверкавшую коленками на ярком весеннем солнце.
– Пока нет. У меня еще семь банковских отделений в списке, и это только во Фрунзенском районе, а еще вокруг его дома не меньше двадцати банков, – не разделил начальственного оптимизма лейтенант.
– Ладно, банки пока оставь, передай их Шелестову, пусть он займется, а ты вот что: разыщи мне бывших сотрудников больницы. Врача из кардиологии, Трошкина Юрия Антоновича, и бывшего начальника технической службы Петрова Павла Федоровича. К Павлу Федоровичу присмотрись особенно внимательно: вещество, которым отравили Бурмистрова, скорее всего по его части. ЭГДН используют в антифризах, в растворителях и иже с ними. Так что давай, руки в ноги – и вперед. А я к вдове наведаюсь. Что-то мы про нее совсем забыли, – с некими неуместными, какими-то даже мечтательными нотками в голосе проговорил Андрей Петрович и тут же сам себя одернул. – Разыщешь – доложи! – строго напутствовал он Окунькова и повесил трубку.
Елена Сергеевна сидела дома. Она никак не могла пересилить себя и выйти на работу. С каждым днем она все с бо́льшим удивлением осознавала, что после смерти Толи жизнь ей стала словно неинтересна. Она опустилась, перестала следить за собой, целыми днями ходила по квартире в халате, чего раньше никогда не допускала, забывала причесаться, ничего не готовила и не убиралась. Дочка Полина старалась, как могла, помочь матери, но в двенадцать лет привыкшая к полному пансиону девочка плохо справлялась с хозяйством. Никита взял на себя походы по магазинам, но из продуктов он мог купить только хлеб, молоко, йогурты и макароны. Родственников и знакомых они к себе не пускали под разными благовидными предлогами. Видеть в квартире чужих никому не хотелось. Даже бабушки с дедушками, рвавшиеся утешить вдову и внуков и помочь по хозяйству, получали вежливые, но твердые отказы. Потеряв отца, семья словно сплотила тесные ряды, чтобы научиться выживать самостоятельно, и хотя со дня его смерти прошло всего пять дней, для семьи они превратились в пять столетий новой эпохи.
Елена поймала себя на мысли, что с нетерпением ждет из школы Никиту, его присутствие успокаивало ее, вселяло надежду: теперь он стал главным мужчиной в доме. Незаметно для себя она переложила на сына решение некоторых вопросов: сначала она просто советовалась с ним, а потом стала перекладывать на него эту обязанность.
Вчера они вместе ходили к нотариусу, советовались по поводу наследства. А потом думали – как им жить и на что до его получения? Ведь впереди были полтора учебных месяца, с репетиторами и тренировками, а потом – летние каникулы. Но самое главное – похороны. Ведь их надо оплатить!
Нотариус объяснила, что Лена имеет право получить в банке сумму на похороны мужа, не дожидаясь истечения шести месяцев, но для этого нужна была сберегательная книжка или другие банковские документы. Но все это хранилось у мужа на работе, ни номера счета, ни даже номера отделения банка, в котором он был открыт, Лена не знала. Она пребывала в полнейшей растерянности.
– Никита, что же нам теперь делать? Я никогда не занимала в долг, это унизительно, – глядя на сына жалкими, беспомощными глазами, спрашивала Лена, когда они, вернувшись домой, сидели в гостиной.
Лена была бледна, под глазами у нее залегли синие глубокие тени, а она даже не посчитала нужным накраситься. Да и прическа ее больше напоминала колтун, чем укладку.
Никите было пронзительно жаль мать, но временами она начинала его страшно сердить. Раскисла, как кисель, размякла! По-настоящему сильные натуры не пасуют перед потерями и трудностями, они лишь становятся крепче! Как он! Никита стеснялся себе в этом признаться, но он гордился тем, как повел себя после смерти отца. Достойно. По-мужски. Да и Полина молодец. Держится, не ноет. Хотя Никита и слышал, как сестра несколько раз плакала по ночам, но она никогда не показывала своих слез ни ему, ни матери. И правильно! А мать надо встряхнуть. Только пока что он не придумал, как это сделать.
– Мы должны позвонить отцу на работу, – сдержанно ответил он на вопрос матери, стараясь никак не проявить раздражение. – Пока Кайса не уволилась или посторонние в сейф не залезли. Просто подъехать и забрать документы.
– Правильно! – обрадовалась Лена, даже удивительно, что такая простая, очевидная мысль не пришла ей в голову.
– Только давай договоримся, что прежде, чем идти в больницу, ты приведешь себя в порядок. Дальше так продолжаться не может! – решительно, почти повелительно заявил Никита. – Посмотри на себя в зеркало, это недопустимо! Отец бы со стыда сгорел.
– Отец?! – вдруг вспыхнула Лена и, сама не ожидая, вдруг выплеснула то, что поклялась навсегда скрыть от детей: – У твоего отца, между прочим, была любовница, и он не сгорел от стыда, демонстрируя свои с ней отношения всей больнице!
Выплюнув эту злую, отвратительную истину, Лена испугалась. Она вскинула к лицу руки и прикрыла рот. Но было уже поздно.
На лице сына застыло выражение глубочайшего шока и неверия.
– У отца – что? – переспросил он, сощурив глаза и побледнев.
– Прости! – вскочила с места Лена. – Это я так ляпнула, не подумав! От горя!
– Нет! Я знал: что-то происходит. В последнее время у вас с отцом что-то не ладилось. Мы с Полиной знали, – задумчиво проговорил Никита. – Почему ты ему позволила так поступить с тобой? Почему ты его простила? – после короткой паузы, за время которой его лицо словно подернулось инеем, спросил он.
Лена едва удержалась, чтобы не выпалить: «Я не простила и не стерпела». Но вовремя спохватилась. Хватит с сына ее откровений.
– Для меня это было как гром среди ясного неба. Я просто не поверила, когда он сказал, что хочет уйти, думала, это шутка, розыгрыш, а потом узнала о той женщине, – понурив голову, объяснила Лена, но тут ее вдруг охватила паника. – Господи! Ты не должен никому об этом говорить, иначе меня арестуют!
– Арестуют?! ТЫ УБИЛА ПАПУ?! – Глаза у Никиты стали неестественно огромными, а голос превратился в хриплый шепот.
– Нет! Нет, конечно! Но у меня был мотив, и я – вот она, на месте, меня не надо искать, у меня нет алиби, на меня легко все свалить. Пока они думают, что я не знала о разводе, мне ничто не грозит, – торопливо попыталась объяснить Лена.
Никита слушал, нахмурив брови, словно взвешивая каждое ее слово.