Виталик вспомнил, что хвастаться образцовым выстрелом некому. Потом вспомнил, что никогда не сможет хвастаться этим выстрелом. Это неприятно. Но такова жизнь легионера. Никто не знает имена героев.
Он снял глушитель, но пистолет намеренно не прятал — до конца операции боевое оружие наготове. Вьюном пересекая комнату, ежесекундно проверяясь, оценивая ситуацию, Виталик отворил балконную дверь, цепкими движениями спустился по стене, спрыгнул — и скатился в лесную полосу, а там и до машины рукой подать.
Уже в «вольво» он перевел дух. Такая удача, выполнил задуманное, легко!
Дорога пустынна, слышен любой шорох, тренированным слухом он выхватил гудение приближающейся машины еще задолго до поворота, потом показался черный аппарат, бодрое шелестение отлаженного двигателя.
Во дела! — это Андрюхин «мерс», Виталик разглядел лицо брата, непроницаемое, будто из камня вытесанное. Всегда одинаковый: гордый, сильный, беспощадный. Не сомневающийся.
Справа от Андрея сидела небольшого роста женщина, голова на одном уровне со спинкой кресла, но можно разглядеть: блондинка.
На лбу каплями выступил пот, Виталик затрясся, завыл: братан о светлых волосах любовницы пел не раз и не два, дурак он, Виталик. Темные были волосы у дамочки, что в ванне плескалась, почти брюнетка, да.
Он снова ошибся. Не промахнулся, но все равно ошибся. Как и тот глупый мальчишка в степи, запросто подстреливший орла. Так, от нечего делать.
Второе письмо Тины
В Петербурге нервная жара, в Лондоне слякоть и жара, как это сочетается? В Нью-Йорке парящая жара, но город удивительно подвижный, живой, энергия, говорят, особая, подземная, ключом бьет.
Илона приехала ненадолго, Питер ждет ее в Лондоне через месяц, Митя играет в Сиднее через десять дней, потом Таиланд, пока что она сопровождает его повсюду. Так много статей написано — и ею самолично, и критиками, нанятыми Питером, и вольными обозревателями, никем не нанятыми, и завистниками, обожающими злопыхательство как процесс и не знающими об этом.
За неделю она выкрасит волосы, сделает маникюр, прочтет труды Асафьева — и о музыкальной форме, и о программности в музыке — Илона хочет наконец во всем этом разобраться.
Почтовый ящик полон — ну кто теперь пишет письма на бумаге, кроме моей мамаши? Сплошная реклама презервативов и страхования автомобилей, все в мусоропровод и немедленно.
Она вышла в коридор с пачкой журналов, буклетов и флаеров, длинный белый конверт выпал и прошелестел, едва касаясь пола, почти до ступенек. Илона потянулась за ним, подняла. Машинально прочла обратный адрес: тот же город, из которого иногда писала мать, но рука незнакомая.
Рекламная кипа разлетелась на лестничной площадке, Илона тут же забыла о ней, резкими движениями вскрыла конверт. Внутри два листа бумаги формата А4, на одном — короткая распечатанная на принтере записка, на другом Илона сразу узнала размашистый почерк матери. Она всегда писала громадными буквами, как для слепых.
Вчиталась, вдруг почувствовала, что воздуха не хватает, прошла в комнату и, длинно-длинно вдохнув, осела на стул у двери.
Dear Ilona!
I'll miss your devoted mother and my beautiful wife forever.
The letter attached belongs to you, I'm sorry to send to you so late but I only recently found it.
Tina doesn't live anymore, but I still cannot believe it, I'm not able to say:
«She is dead».
An unknown stranger shot her for no reason. It happened in a hotel and is beyond my understanding.
I'm ready to help you as much as she did. Don't hesitate to ask me, if you need something.
There are no limits to my grief, Ilona.
My address remains the same,
Yours, Teo
(Дорогая Илона!
Я буду оплакивать твою преданную мать и мою прекрасную жену вечно.
Прилагаемое письмо, обнаруженное мною совсем недавно, принадлежит тебе. Я сожалею, что пересылаю его с опозданием.
Тины больше нет в живых, но я все еще не могу в это поверить, не могу произнести вслух: «Она умерла».
Неизвестный застрелил ее безо всякой причины. Это случилось в гостинице, происшедшее выходит за пределы моего понимания.
Я готов помогать тебе в той же степени, как это делала она. Если тебе что-то необходимо, сообщай мне без промедления.
Моя скорбь не знает границ, Илона.
Адрес остается прежним,
Твой Тео.)
Лени, милая моя девочка!
Погода здесь то хороша, то плоха, окрестности нами рассмотрены, исхожены вдоль и поперек. В перерывах все, что помню из Шопена, мною уже сыграно.
Мы здесь уже более недели, кажется, в сутках не 24 часа, по меньшей мере 75.
Я так часто думаю о тебе. Ты стала сниться мне по ночам, меня это и тревожит, и радует. Больше радует, конечно. Я надеюсь, ты получила очередной банковский перевод, но не это главная тема сегодня, право же.
Через три недели в А., совсем неподалеку от места, где мы с Т. сейчас живем, начнется конкурс имени Эмиля Барденна. Я решила приехать сюда снова, это будет настоящий праздник, поверь, среди участников — лучшие пианисты мира! И Митя Вележев, игру которого я обожаю за удивительную тонкость и мастерство, что не бьет в глаза, не подавляет. Обволакивает.
Но вот что я подумала, может, оттого, что постоянно вижу тебя по ночам и привыкла, что сны мои — в руку. Как чудесно было бы нам здесь встретиться! Познакомлю, наконец, тебя с Т., а его — с тобою. Да и места здесь удивительно хороши, это к слову, если конкурс окажется скучным мероприятием для светской журналистки.
Будет много музыки, вместе будем часто гулять, изъездим окрестности вдоль и поперек, время пройдет здорово! А возможно, ты даже послушаешь кого-то из пианистов, заинтересуешься и, паче чаяния, разделишь мою страсть… Лучше позже, дорогая Лени, чем никогда.
Но все равно еще раз повторяю, сама с собой часто разговоры веду: как жаль, что вовремя не научила тебя любить классическую музыку!