— Почему здесь двойная дверь? — удивленно спросила Настя.

— В этом отделении двойные двери везде, — спокойно ответил Гуськов. И добавил с улыбкой: — Как я и говорил — стопроцентная безопасность. Будете здесь, как в сейфе. Проходите, Анастасия Сергеевна, не стесняйтесь!

Настя вошла в палату и огляделась. Здесь было две кровати, и одна, в дальнем углу, была уже занята. Женщина, лежавшая на дальней койке, зашевелилась под своим одеялом. Но вскоре снова замерла.

За спиной у Насти лязгнула дверь. Она обернулась и увидела, что Гуськов запирает решетку на ключ.

— Это зачем? — испуганно спросила она.

— Не беспокойтесь, все под контролем, — непонятно проговорил Гуськов. — Кстати, туалет в углу, за шторкой.

Настя быстро подошла к решетке и взглянула ему в глаза.

— Что это все значит?

— Ничего. Простая санобработка, я же говорил.

— Вы говорили, что я буду одна, а здесь уже кто-то есть.

Гуськов улыбнулся.

— Это чтобы вы не заскучали. До завтра, Анастасия Сергеевна!

Начальник охраны подмигнул Насте и с лязгом захлопнул вторую дверь. Настя услышала, как щелкнул замок. Затем все стихло.

Она посмотрела на соседку. Та по-прежнему лежала под своим одеялом не шевелясь. За окном смеркалось.

«Все в порядке, — сказала себе Настя, стараясь успокоиться. — Ничего страшного. Доктор Макарский — друг моего мужа, а значит, я в безопасности. Мне не причинят вреда».

Немного успокоившись, она прошла к кровати, откинула одеяло и осмотрела постельное белье. Оно и впрямь было чистое. Настя выложила содержимое карманов халата на тумбочку, затем легла на кровать и накрылась одеялом.

Целый час она ворочалась — в голову лезли тревожные мысли, но затем, когда за окном окончательно стемнело, постепенно задремала.

Еще час спустя, когда сон Насти был крепок и глубок, кто-то сел на край ее кровати.

— Эй, — окликнул ее хриплый голос. — Эй, ты!

Настя открыла глаза. Увидев перед собой страшное лицо, она хотела вскочить с кровати, но соседка положила огромную ладонь ей на грудь, коснувшись толстыми пальцами ее шеи, и тихо произнесла:

— Лежи смирно, шлюха. Или сверну тебе голову.

Часом раньше начальник охраны Гуськов вошел в кабинет к доктору Макарскому и, приставив руку к голове, ернически произнес:

— Господин дохтур, дозвольте доложить: мои ребята взяли след Корсака. Скоро проблема будет решена.

Доктор поднял на Гуськова мутный взгляд. В правой руке он сжимал бокал с остатками коньяка. Начальник охраны опустил руку и произнес насмешливо, с тенью плохо скрываемого презрения:

— Э, ваше блахородие, да вы, я вижу, нахлестались.

— Не ваше дело, — огрызнулся Макарский. — Что вам еще нужно?

— Хотел сказать, что насчет Новицкой я тоже все уладил. Дамочка-писательница теперь в другой палате. И у нее есть соседка.

Доктор едва заметно вздрогнул, посмотрел на Гуськова в упор и хрипло спросил:

— Кто?

— Гизельс, — ответил Гуськов. — Ваша любимица.

Макарский побледнел.

— Гизельс, — глухо повторил он.

И больше не нашелся что сказать. Лишь закрыл рот и облизнул внезапно пересохшие губы кончиком языка.

Гуськов усмехнулся.

— Не волнуйтесь, Андрей Сергеевич. Все произойдет быстро. Вас никто ни в чем не обвинит.

Макарский несколько секунд сидел неподвижно, как громом пораженный, затем поднял руку с бокалом ко рту, допил остатки коньяка, поставил бокал на место и пробормотал с болью, горечью и отчаянием в голосе:

— Боже, что мы делаем?

— То, что должны, — спокойно сказал Гуськов. — Либо она, либо мы. Вы же это понимаете?

Доктор тяжело вздохнул. Посмотрел на начальника охраны снизу вверх и тихо спросил:

— И что мы теперь предпримем?

— Подождем до утра, — ответил тот. — Да, и насчет коньячка — умерьте пыл. Завтра у нас будет тяжелый день. Выпейте еще чуть-чуть и езжайте домой. — Гуськов слегка прищурился. — Составить вам компанию?

— Нет, — хрипло сказал доктор.

— Уверены?

Макарский поднял на него взгляд и с ненавистью произнес:

— Убирайтесь вон.

Гуськов засмеялся и вышел из кабинета. Оставшись один, доктор прикрыл глаза.

— Гизельс… — прошептал он. — Боже мой… Боже мой…

Дарья Гизельс считалась самым опасным пациентом клиники. В юности она три раза пыталась поступить в медицинский институт, но все три раза безуспешно. После третьей неудачной попытки Дарья Гизельс устроилась лаборантом в анатомичку, но проработала там всего год. Трупы быстро ей наскучили.

Семь лет назад Дарья Гизельс, тогда еще двадцатитрехлетняя девушка, поехала со своими родными на дачу. Ночью она связала своих домочадцев — мать, отца и двух младших сестер — и принялась резать их скальпелем. Наносила раны, а затем зашивала эти раны грубой ниткой. И так почти три дня.

Замучив родных до смерти, Гизельс сожгла дачный домик и скрылась в неизвестном направлении. Поймали ее только через полтора года. За это время Дарья Гизельс замучила до смерти и сожгла еще девять человек, в основном — бездомных женщин. На суде гражданку Гизельс признали невменяемой и направили на принудительное лечение, которое длилось до сих пор — без особого, впрочем, успеха.

Макарский отлично помнил свой первый разговор с этой страшной пациенткой.

— Дарья, зачем ты истязала людей?

— Я их лечила.

— От чего?

— От болезни.

— От какой болезни?

— Наша жизнь — болезнь. Разе не так?

— Допустим. Но почему ты их истязала? Почему просто не лишала жизни?

— Потому что, прежде чем человек выздоровеет, он должен пройти через муки лечения. Вы доктор, и должны это знать.

— А почему сжигала тела?

— Зачем сжигала? Хм… Вы ведь сжигаете одежду после заразного больного?

Доктор поморщился от неприятного воспоминания. Потом открыл ящик стола и достал оттуда бутылку с недопитым коньяком.

3

— Не шевелись и не кричи, если не хочешь, чтобы я свернула тебе шею, — тихо и хрипло проговорила незнакомка.

Настя затихла, с ужасом глядя на широкое лицо женщины. Та наклонилась и, чуть прикрыв глаза, втянула ноздрями запах Насти.

— Пахнешь хорошо, — сказала она. — Ни мочи, ни дерьма. Как ты сюда попала?

— У меня в палате… санобработка, — ни жива ни мертва от страха, ответила Настя. Сглотнула слюну и добавила: — Я здесь пробуду до утра.