И в желудке полегчало.
Радж смеялся:
— Хорошо?
— Хорошо, — я еле мог говорить.
Я снова расслабился, успокоившись, что теперь не взорвусь. Я даже попросил еще одно пиво, помня, что отставал уже на шесть бутылок. Несмотря на количество выпитого алкоголя, Радж оставался свежим и подвижным в своем изношенном костюме от Пьера Кардена и поддельных туфлях от Гуччи.
— А где сейчас живет твоя сестра? — спросил я. Радж как-то упоминал, что она может быть и в Нью-Йорке.
— Я точно не знаю. Школа переводит ее с места на место, чтобы она смогла получить всестороннее образование.
— А как же ты связываешься с ней, если не знаешь, где она живет?
— У нее есть абонентский ящик, так что я пишу по этому адресу. И она звонит мне раз в два-три месяца. Приити говорит, что счастлива, что однажды она станет моделью и я увижу ее на обложке журнала «Vogue».
— Должно быть, она очень красива.
Радж улыбнулся и кивнул. Потом он кивнул еще раз сам себе, словно вспомнил что-то важное, достал бумажник и открыл его.
— Это старая фотография. Ее сделали до того, как она уехала из Бомбея.
Девочка, лет четырнадцати, может, пятнадцати, в школьной форме сиреневого цвета со значком на пиджаке, на котором изображен маленький божок — слон с четырьмя руками. Яркие глаза и непослушные волосы, которые, по-видимому, безуспешно пытался причесать фотограф. Это была та дикая девчонка с длинными ногами в спальне отца. Она была очень быстрая, проскочила мимо меня как ветер. Я видел ее лицо мельком, но оно врезалось мне в память.
Лицо маленькой лесной нимфы моего отца.
У меня внутри все перевернулось, действие паана закончилось, и внезапно я почувствовал, что очень пьян. Фотография плыла у меня перед глазами. Казалось, что слоник на значке искоса смотрел на меня.
— Она ведь красивая, — Радж прикоснулся к фотографии, а затем убрал ее в бумажник, который в свою очередь положил назад в карман.
— Она была когда-нибудь в Англии?
Радж сжал губы и стал тормошить бородку, измазанную в карри.
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
Потому что мой отец был отъявленным колонистом, который отрывался с ней в нашем викторианском доме в Хэмптон Корт, а затем бросил ее.
— А что за слон на значке у нее на пиджаке? — спросил я.
— Ганеш, — ответил Радж. — Очень важный бог. В его честь устраивают большие праздники. Он бог удачи. Хорошо, если ты молишься ему.
— Он что, действует, как страховые компании?
Мне показалось, что Радж слишком серьезно отнесся к моему вопросу.
— Он также помогает избавиться от проблем. — Его губы изогнулись в хитрой улыбке. — А теперь я отведу вас на базар.
Черт подери. Торговаться за сувениры, которые наверняка больше, чем мой чемодан, вообще не входило в мои планы.
Должно быть, Радж почувствовал мое нежелание.
— Фин, это не тот базар, о котором ты подумал. Я обещаю, там будет интересно.
Уж лучше зубы дьявола, чем квартал красных фонарей. Я побывал в бессчетном количестве отвратительных баров по всему миру, и они не стоили тех цен, которые в них были установлены. Вечера идиотского кривляния со шлюхами, которые ненавидели тебя. Однако им приходилось мириться с пьяными ртами, облизывающими сок лайма с их клиторов, или сидеть верхом на бизнесменах, чьи жены не могли удовлетворить их. Потом такси, отель, басни о том, что бы мы могли сделать, если бы нам только позволили. На следующее утро похмелье и смятый чек VISA на тысячу баксов.
— Прости, Радж, мне кажется, что не стоит.
Он выглядел понурым.
— Это очень хорошее место. Высший класс. Все тип-топ. — Он встал на ноги, покачиваясь. Я понял, что он перебрал. Этот идиот уже не понимал, что делал.
— Хорошо, — сказал я, тяжело вздохнув.
Я встал и сразу понял, насколько сильно я напился.
У выхода Радж запустил руку в деревянную чашу и достал оттуда кучу коробков со спичками.
— Вот, возьми, — сказал он.
— Я не курю, Радж, — сказал я.
— Бери, бери. Сувенир.
Я засунул их в карман.
Пока мы ехали в машине, Радж заснул, а я безразлично смотрел на улицы. Меня подташнивало от выпитого пива и съеденного карри. Или, может, я чувствовал вину за то, куда мы направлялись.
Вдруг Радж встрепенулся и огляделся вокруг:
— Воровской рынок — это не улица, а закупоренная вена. И здесь полно воров и прочих оборванцев.
Вдруг потемнело: крыши хижин смыкались, образуя проход. Постепенно дома закончились, и вокруг нас были только рытвины и кучи мусора. Здесь не было даже фонарей.
Машина остановилась.
— Не отходи от меня, — сказал Радж.
«Да, неплохой совет», — подумал я, наступив на протухшие овощи и наблюдая за перемещающимися группами мужчин, которые иногда останавливались посмотреть на зарешеченные окна хибар. В них тусклый свет освещал женщин, с которыми можно было переспать.
— Здесь? — спросил я.
Радж взял меня за руку.
— Боже, нет. Эти шлюхи для бродяг и фабричных рабочих. — Он сплюнул.
Я посмотрел на верхние этажи. На многих стенах красовались белые вывески, как названия пабов, объявлявших, что помощь уже близко: Доктор тот и Доктор этот, Специалист по венерическим болезням, Специалист по кожным болезням, Специалист по СПИДу.
— Где это мы?
— Фолклэнд роад, Каматипура, — ответил Радж, ведя меня по улице и расталкивая тех, кто попадался нам по пути.
Репербан, Ванчай, Пэт Понг, Раппонджи. Я видел множество проходов, в которых горел красный свет. Но здесь было что-то еще. Здесь был просто секс, избавление от лишней спермы по необходимости, а не ради удовольствия. Никаких неоновых ламп, приманок. Просто секс.
— Видишь ли, — объяснял Радж, — положение мужчин и женщин в Бомбее делает такие места просто необходимыми. Большинство мужчин не могут жениться, так как постоянно находятся в разъездах. Например, дальнобойщики. Поэтому, — он махнул рукой на зарешеченные окна, — это единственная альтернатива.
Я почувствовал, как у меня по спине пробежали мурашки. Это мировоззрение резко расходилось с моим, тем более меня могли увидеть.
— Меня не должны здесь увидеть.
Радж засмеялся и стиснул мою руку:
— Не бойся, Фин. Здесь все легально — почти легально. И даже если кто-то и узнает тебя, то ты сможешь смело спросить, что они тут делают. Их оружие здесь, такое же оружие, как и у тебя.
Я никак не мог протрезветь. Мои ноги были, как мешки с песком, руки болтались, как языки змей, а видел я как в тумане — картинка расплывалась, как в фильмах шестидесятых годов.