— О чем они говорили, помните?
— Да, помню. Он сказал, что ждет, что ему нужна еще неделя. Да. Он именно так и сказал: я жду, мне просто необходима еще одна неделя. Мне, знаете ли, было как-то неудобно его расспрашивать, чего он ждет. Я знаю, мужчины не любят, когда их расспрашивают. Да, вот еще что только что вспомнила. Эта девушка, Надя. Знаете, почему я еще решила, что между ними ничего нет? Потому что после того, как они поговорили, он сказал мне каким-то странным голосом, что никогда не понимал людей, растрачивающих свои чувства впустую. Правда, странно?
— Вы поняли, кого он имеет в виду?
— Да. На самом деле он рассказал мне, что знаком с Надей давно, еще с тех пор, как она работала на одного очень богатого человека, и что вроде бы она его предала или продала… И что человек этот погиб, кажется. Но она не видела и не чувствовала, как он ее любит, потому что любит другого парня, который ее недостоин. Что этот парень — полный отморозок, что он подставил своего брата и того подстрелили, когда он пытался бежать… Если честно, то в какой-то момент мне показалось, что он произносит это с горечью, что он как будто бы сожалеет, что эта девушка влюблена в того, другого парня… Я все это так хорошо помню, потому что у меня, кроме Саши, долгое время никого не было и я буквально ловила каждое его слово.
— Он называл какое-нибудь имя?
— Да, называл. Он сказал что-то про Егора. Мол, был бы жив Егор, все сложилось бы иначе.
— Скажите, Виолетта, тот мужчина, с которым Сыров встретился в ресторане… Вы сказали, что он выглядел солидным, респектабельным. Опишите его.
— Высокий, полноватый, с аккуратной такой бородкой. Знаете, он часто мелькает по телевизору, дает интервью. Вот недавно принимал участие в открытии медицинского центра для оказания помощи онкологически больным детям…
— Вы не припомните, когда это было?
— Пару дней тому назад. В понедельник!
— У вас есть компьютер?
— Да, конечно.
— Я могу им воспользоваться?
Левин быстро открыл нужный сайт, сделал несколько попыток найти информацию об открытии медицинского центра, и когда на экране появился групповой снимок, Виолетта, стоящая за спиной Левина, воскликнула:
— Да вот же он!
— Головин, — тихо произнес Левин. — Голо-вин. Как же я раньше не догадался?!
— Послушай, так нельзя! Ты заставил меня приехать сюда, приказал Шубину не спускать с меня глаз, он доставил меня прямо домой, в целости и сохранности, а сам после этого исчез, растворился… Ты не появляешься, не звонишь. Что происходит? Женя, мы так не договаривались!.. Я живой человек!
Она еще что-то кричала в трубку, даже топала ногами, требуя объяснений, почему с ней так поступили и что вообще происходит, но в ответ услышала лишь щелчок — телефон отключили. Это означало одно — Крымов не воспринимает ее всерьез и ему абсолютно все равно, что она испытывает, не говоря уже о том, что его нисколько не волнуют ее дела. Одно она поняла — ее внезапный отъезд в Ниццу связан исключительно с делом Дениса, Треповой, Сырова и Тришкина.
Готовая расплакаться от бессилия и успевшая решить для себя, что развод с Крымовым теперь уже вопрос времени, Юля швырнула телефон на стол, достала сигарету, вышла на террасу дома и закурила. Двухэтажная белоснежная вилла с видом на море, куда Юля приезжала, чтобы отдохнуть и набраться сил, где чаще всего она бывала одна, поскольку дочь с мамой большую часть года проводили под Москвой, а Крымов и вовсе жил своей жизнью и редко появлялся здесь, теперь не радовала ее. И та тишина и безмятежность, которая ее прежде так восхищала и которыми она так дорожила, сейчас раздражала. Ей вдруг захотелось, чтобы вся ее семья собралась здесь, на этой вилле, чтобы было шумно, весело, чтобы звучала музыка, чтобы вазы были наполнены цветами и фруктами, чтобы из кухни доносились запахи свежеприготовленной пищи… Но все это, похоже, если и будет, то не с Крымовым, а с Ги. Ги Бретон — ее бывший муж, с которым она была счастлива и которого оставила, чтобы быть с Крымовым… Как это случилось, она до сих пор не поняла. Ощущение параллельного существования, двух жизней, где она была по-разному, но все равно счастлива, не покидало ее. Ги — это спокойная, семейная, размеренная жизнь. Крымов — жизнь, наполненная романтикой, острыми ощущениями и постоянным страхом его потерять.
Она хотела уже позвонить Ги, чтобы сообщить, что хочет увидеть его, что готова встретиться с ним, и уже собралась было взять телефон, как услышала характерный звук шуршащего гравия, выбежала на террасу и увидела рядом с домом, перед воротами автомобиль. Это был черный «Порше»-кабриолет Крымова. Она покачала головой. Что ж, теперь понятно, почему он отключил телефон. Он был уже совсем рядом с домом, когда она пыталась добиться от него понимания, когда кричала и взывала к его совести.
Юля замерла, вцепившись пальцами в перила и устремив взгляд на автомобиль. Шли секунды, а из него никто не выходил. Почему он медлил? Она схватила еще одну сигарету, закурила.
Наконец дверца открылась, и из автомобиля вышел Крымов, не переставая разговаривать с кем-то по телефону. У него был вид человека, который находился где угодно, но только не здесь, не рядом с собственным домом. Он был где-то далеко и жил интересами другого человека. Он говорил на английском. Стоял и говорил, говорил, спиной к дому, а значит, к террасе, к своей жене, которая жадно курила, глядя на его спину и его затылок с черными густыми волосами. Вот сейчас он повернется, и она увидит его, и сердце забьется часто-часто, и дыхание станет неровным. Он по-прежнему имел власть над ней, и это придавало их совместной жизни остроту и сладость одновременно.
Он медленно поворачивался, продолжая говорить, пока его взгляд не остановился на Юле. Увидев ее, осознав наконец, где он находится, он с легкостью отключил телефон и улыбнулся ей широкой, солнечной улыбкой.
— Какой же ты мерзавец, Крымов! Ты не мог сказать мне, что дома? Что в Ницце?
— Выходи, поедем куда-нибудь, поужинаем… — он помахал ей рукой. — И успокойся уже!
Он послал ей воздушный поцелуй, она покачала головой и ушла переодеваться. Да, она рада была тому, что он дома, с ней, но все равно эта его неуловимость, какое-то призрачное присутствие начали раздражать ее все больше и больше. К тому же если прежде его желание полностью освободить ее от работы нравилось ей, то сейчас и это вызывало какое-то отторжение. Она воспринимала это уже не как желание освободить ее от тревог и опасностей, а как желание запереть свою жену под замок и не позволять ей свободно перемещаться в пространстве, заниматься тем, что ей интересно. А дело Дунаева представлялось ей именно таковым — интересным, перспективным. Еще ей казалось, что еще немного, и ей многое откроется. Зачем, зачем он вызвал ее к себе? Чтобы рассказать ей нечто такое, что все объяснит? Неужели он на самом деле работает на Вдовина, который поручил ему вернуть его деньги? А что, если это люди Крымова вышли на Сырова и… Нет, нет и нет! Крымов не может заниматься такими кровавыми делами! Он может указать Вдовину на того, кто украл его деньги, — и только!