Кира закрыла глаза. Плохо ей, голова кружится, тошнота под горлом стоит, слабость такая, что руки не поднять. Это все последствия взрыва. А тут еще Глеб со своей страшной новостью. Оказывается, ее вывели на чистую воду. Что ж, рано или поздно это должно было случиться…
Да, она действительно убила Караваева. Она не хотела этого делать, и деньги за его кровь ее ничуть не интересовали, но Агния не дала ей шанса выйти из дела. Или ты работаешь на клан, или тебя хоронят под музыку Шопена. Или – или, третьего не дано. А Кира хотела жить…
– Они вычислили тебя по записи с видеокамеры, – продолжал Глеб. – Ты исполнила Караваева, ты подошла к нашей машине, положила туда чемоданчик с винтовкой. За рулем тебя ждала Костюшина. За рулем нашей машины…
Да, именно так все и было. Значит, менты неспроста взяли ее дом под наблюдение. Значит, не зря ее беспокоило дурное предчувствие…
– Костюшина узнала, что за тобой следят, – рассказывал Глеб. – Она знала, что рано или поздно тебя арестуют. Поэтому ты чуть не погибла…
Беспилотник, начиненный взрывчаткой, – это уже не просто покушение, это самая настоящая война. Война против Киры. И такую войну мог позволить себе только очень сильный противник. Значит, не блефовала Агния, когда говорила, что у клана руки длинные. Эти люди способны на все…
– Кира, почему ты молчишь?
– У меня нет слов.
– Я тебя понимаю, такое услышать…
– Я услышала какой-то бред. Вот что я услышала… Какая Агния Костюшина? Что ты такое говоришь?
– Ты сидела с ней в одной камере.
– Ну, и что?
– Костюшину арестовали, она дала показания. И в этих показаниях есть ты.
– А если я дам показания, скажу, что я тебя завербовала и ты убивал вместе со мной?
– Но я никого не убивал! – побледнел Глеб.
– Так и я не убивала! Не было ничего такого! И никакого Караваева я не знаю!
– Да, но есть запись. Ты садишься в машину через десять минут после убийства Караваева. Ты садишься в машину неподалеку от места преступления, у тебя винтовка в чемоданчике…
Да, была винтовка, и Кира действительно унесла ее с собой с места преступления, уложила в багажник машины и уехала вместе с Агнией. Но, как бы то ни было, ни в чем она сознаваться не будет. Вдруг не было никакой видеокамеры? Вдруг Агния вовсе не арестована? Агния предупреждала ее о коварстве ментов… Да и нельзя ничего говорить, иначе точно смерть…
– Не было ничего такого.
– Да пойми ты, ментам не нужно искать против тебя доказательств! У них все это есть. У них есть показания Костюшиной. Завтра они предъявят тебе обвинение и отправят в следственный изолятор. Они отправят тебя в тюрьму, из которой ты никогда не выйдешь. Тебе грозит пожизненное заключение! Тебе это нужно? Я думаю, что нет! Поэтому я договорился со следователем. Сейчас ты вызовешь его, как священника на исповедь, и чистосердечно признаешься в своих грехах. Это будет как явка с повинной. В этом твой единственный шанс выйти на свободу через десять лет…
– Нет за мной никаких грехов. Не убивала я никого… А Костюшину я знаю. Мы с ней дружили, а потом очень сильно поссорились. И она мне за это отомстила. Сама кого-то там убивала, а на меня свалила…
– Кого она убила? Маргариту?! Зачем ей это?
– Я не понимаю, ты следователь или кто? Ты что, расколоть меня хочешь? Зачем тебе это? Хочешь развестись со мной, пока я сидеть буду? Так давай сейчас и разойдемся. Неси бумаги, я все подпишу…
Нет, сдаваться Кира не намерена. Признание вины – это пожизненное заключение. И не важно, будет явка с повинной или нет, все равно ее закроют на веки вечные. Только дурак может поверить в ментовские сказки. И не факт, что Агния арестована. Менты готовы на любую ложь ради того, чтобы запутать, сбить с толку, расколоть.
Кира убила Маргариту, чтобы замарать ее кровью свои руки. Агния поймала ее на крючок… В принципе, Агния могла такое сказать. А про то, что Маргариту нужно было убрать как опасного свидетеля, могла и умолчать. Она все могла. Но все равно подозрительно, что про внутренний заказ она умолчала…
– При чем здесь это? – смущенно отвел взгляд Глеб.
– А чего ты глаза прячешь? Уже о разводе думаешь? Ну да, я же киллер! И любимую твою мачеху я «замочила», и тебе отомстить хотела, да?
Эх, сказать бы ему, из-за кого Евгений Александрович погиб. Жаль, нельзя опускаться до такого… Агния ничего не сказала про мать Глеба, но ведь Маргарита могла заказать и ее. Давно это было, Агния про этот заказ может и не знать. Да и другие киллеры могли мать Глеба исполнить. Сукой была Марго, законченной сукой, и ее нисколько не жаль. А вот Караваев будет лежать на ее совести мертвым грузом…
– Да, я мог из-за тебя погибнуть, – Глеб все-таки набрался смелости посмотреть ей в глаза. – Я не говорю, что ты в меня стреляла, но твои сообщники хотели меня убить…
– Не было у меня никаких сообщников! И Агния меня не вербовала! И не убивала я никого!
– Но ведь тебя подозревали в убийстве Марго! Ты даже под следствием находилась…
– А улики были? Одни только догадки! Ну, не было у меня алиби. Ну, тридцать шестой размер обуви. И что?
– Тебя видели на месте преступления…
– За месяц до преступления?..
– Ты права, я не следователь, – вздохнул Глеб, – и я не должен тебя допрашивать. Я хочу всего лишь, чтобы ты сама во всем созналась. Хочу, чтобы тебе дали всего десять лет…
– И ты собираешься ждать меня десять лет?
– Да, собираюсь.
Какое-то время он уверенно держал взгляд, но в конце концов отвел его. Ну да, он молодой миллионер, у него еще вся жизнь впереди, а в этой жизни столько красивых девушек, и какого черта зацикливаться на какой-то неудачнице, от которой одни только неприятности?
– Ты спасла мне жизнь, ты закрыла меня собой…
Да, это действительно так. Кира не растерялась, не струсила, она сделала все, чтобы вывести мужа из-под огня, и Глеб не хочет забывать этого. Но рано или поздно все забудется. И, скорее всего, это случится рано. Тем более что у него есть прекрасный предлог, чтобы отозвать свою благодарность. Да, Кира спасла его, но сначала она подставила его под удар. Ведь это на нее охотились, а не на него. Она кашу заварила, которой он чуть не захлебнулся.
– Знаешь, почему я это сделала?
– Почему?
– Все очень просто. Я люблю тебя.
И это правда. Любила она Глеба. Презирала за сговор с Марго, но все-таки любила. И не желала ему зла. Но признание в любви прозвучало сухо, а потому не очень убедительно. Именно к этому она и стремилась. Не тот сейчас случай, чтобы нагонять пафос и сентиментальность.
– И я тебя люблю! – Зато его слова прозвучали громко.
Только почему он снова прячет взгляд?..