– Вот ты и оттаял… Сейчас, сейчас…
Она отстранилась, извиваясь, стащила с себя платье, скомкав, бросила вперед. Нагнувшись, сбросила босоножки, стянула крохотные стринги, привычно отправляя все на переднее сиденье. Потом, как опытный наездник, села верхом, сразу попав, куда надо. Маленькие груди оказались перед его лицом, и, удивляясь себе, он впился в них губами. Началась скачка. Машина раскачивалась, прямо над ней светил фонарь, мимо шли поздние прохожие, из «Якитории» выходили последние посетители. Вряд ли двадцатипятипроцентная тонировка могла скрыть происходящее внутри. Но Евсеева это не занимало. От Светланы приятно пахло, у нее была нежная шелковистая кожа и мягкие ступни… И больше его ничего не интересовало. Сколько прошло времени? Этого он не знал. Но, наконец, скачка закончилась.
Евсеев обмяк, приводя дыхание в норму. А Светлана, перегнувшись через спинку, собирала вещи, нимало не смущаясь своей сверхоткровенной позы. Потом она быстро оделась, застегнула босоножки, одернула короткое платье, поправила волосы.
– Ты всегда ходишь без лифчика?
– Что?!
Она отодвинулась, глянула, как дама из высшего общества на испортившего воздух сантехника. Королевское спокойствие. Достоинство. Безупречность.
– Ну, в смысле… Да нет, ничего…
Евсеев чувствовал себя дураком. Что это с ним произошло? С первой встречной, в машине, под фонарем, на глазах у прохожих… Неужели она капнула ему что-то в еду? Или распылила аэрозоль? Но когда?
– Я знаю, почему вы такой грустный. – Она извлекла из сумочки пудреницу, бегло осмотрелась, достала помаду, слегка поправила губы.
– Почему? – тупо повторил он.
– Сложное положение. При таком уровне измены не стоит становиться перед паровозом. Скорей всего, он не остановится. Перемелет и дальше понесется….
– Что?! – его будто по голове ударили. Кастетом. Вот и все, никаких сомнений. Это не просто подход. Это вербовочный подход! Но главное даже не это…
Она округлила рот и нанесла помаду уже жирнее, при этом продолжала говорить, хотя из-за затрудненной артикуляции речь стала неразборчивой. Но он хорошо различал слова. Потому что недавно произносил их.
– Вы правильно определились. Участок в особой зоне, четырехуровневая система доступа и контроля, ежедневные обходы, технический контроль… Тот самый «Икс» – действительно огромная крыса! И если схватить ее за хвост, то обернется и сожрет, даже костей не останется!
– Кто тебе это рассказал?!
Но она пропустила вопрос мимо ушей.
– Лучше оставить все, как есть. В случае чего ответственность ляжет на пользователей. Вы же их письменно предупреждали…
Она спрятала помаду, и речь снова стала внятной. Только одно слово она изменила. «Пользователи» вместо «эксплуатантов». Только одно слово из недавней беседы с отцом воспроизведено неточно. Все остальные – те самые. Но этого никак не может быть! Евсеев не мог издать ни звука. Просто смотрел на нее. На дьявола в обличье красивой женщины. А ведь его много раз предупреждали… И все равно враг подкрался незаметно, да еще через семью! Но этого не может быть! Никак не может быть!
– А вы останетесь на службе и вместо неприятностей получите вознаграждение. Как материальное, так и моральное. Ну, и всякое другое…
Она улыбнулась грубо накрашенными губами и сейчас не выглядела королевой – скорей дорогой шлюхой.
– Если вам для расслабления и поддержания интереса к контактам будет нужно трахнуть меня, то это не проблема, – сказала она, как бы подтверждая его мысли. И тут же попыталась их опровергнуть: – Но не часто. Только для дела. Я же все-таки не проститутка.
– Я знаю, кто ты! Откуда ты все знаешь?
Она не ответила. Может, потому, что пудрила щеки.
Перегнувшись, он заблокировал дверь с ее стороны. «На Лубянку тебя, тварь. Вот где ты белыми стихами заговоришь…»
Достал телефон.
«Кому звонить? Дежурному? Меня пытаются вербовать… Нет, лучше сразу Никонову…»
Она положила ладонь на его руку с телефоном.
– Юрий Петрович, ну что за мальчишество? Вы майор, скоро подполковника получать, десять лет оперативного стажа… А ведете себя как школьник…
В голосе явно слышались увещевающие нотки.
Он отбросил ее руку.
«Ладно, там разберутся!»
Евсеев пересел на место водителя, включил двигатель, глянул в зеркало заднего вида. Светлана сидела совершенно спокойно. Красивое лицо, большие выразительные глаза, пухлые яркие губы, – весь ее облик как-то совершенно не вязался со словами, которые она произносила, и с тем, что она делала. Короче, с привычным образом дьявола. Главного противника. Но она и есть то самое страшное ЦРУ.
«Откуда же ЦРУ знает содержание его разговора с отцом? Никого рядом не было. Маринка с мамой мыли Артема в ванной. Только он и отец. Двое. Отец – отставной подполковник КГБ, кремень мужик, он в нем уверен на двести процентов… Согласится ли с этим мнением Никонов?»
– Мы едем на Лубянку? – спокойно спросила Светлана. Голос ее, несмотря ни на что, был приятным.
– А куда же еще?
– Хорошо.
«Я все объясню нашим… Товарищ генерал, я рассказал отцу детали совершенно секретной операции, а о них узнали цэрэушники, стали меня вербовать… Но отец не мог им ничего рассказать, я за него ручаюсь! Да-а-а, убедительно…»
На перекрестке пришлось подождать, когда промчится целая кавалькада драгрейсеров на оглушительно ревущих старых «десятках». Выехать наперерез, подставив пассажирскую сторону… И всё. Возможно, ему удастся выкарабкаться живым. Хотя бы живым. А дальше?
Он пропустил машины, развернулся и поехал в обратном направлении.
– Я отвезу вас обратно к вашей машине.
– Что ж. Очень разумно. Когда вы дадите ответ?
Он на миг оторвался от дороги, чтобы, обернувшись, посмотреть на ее лицо. Вот же х…. Торгует его, как свинью на колхозном рынке, при этом остается такой же чистенькой и привлекательной. Даже клыки не выросли. Даже бородавки не повылазили.
Евсеев облизнул губы.
– Мне надо подумать.
Полуразрушенный подвал дома где-то в районе Большой Никитской. Отчетливый запах канализации. Вместо пола – размытые водой ямы между сваями, трубами и кирпичной кладкой. Самая широкая вымоина упирается внизу во вскрытую кладку старого коллектора. Дальше – темнота.
Свита Льва Николаевича – четыре мощных охранника в комбинезонах и резиновых сапогах, по щиколотки увязших в мокрой грязи, старательно подсвечивают эти руины мощными фонарями. Когда свет попадает в глаза Рудина и Тамбовцева, те начинают возмущенно ругаться. Свита вежливо извиняется.
Сам Лев Николаевич и Леший стоят друг напротив друга на единственном сухом пятачке в подвале. Лев Николаевич в своем обычном костюме, резиновых сапогах и оранжевой строительной каске – как крупный руководитель, посещяющий с рекламно-проверочным визитом какую-нибудь шахту или стройку.