— Работник номер шесть и работник номер пятьдесят один. Войдите.
В нашем распоряжении лишь несколько мгновений. Враг тотчас же нас узнает. Мориарти открыл дверь, и я вошёл, держа гиббс наготове. Комнату окутывал полумрак. Единственная лампа горела в алькове за толстой занавеской. Мы видели лишь силуэт сидящего за столом человека. От моего выстрела в голову он упал. Я развернулся и направил револьвер на обитую сукном зелёную дверь. Но из приёмной никто не спешил на звук выстрела: его приглушили звуконепроницаемые банковские стены.
Профессор отдёрнул занавеску.
Нас ждало огромное разочарование. Голос Мабузе снова велел работникам войти. И опять, и ещё раз.
На застреленном мною человеке красовалась смирительная рубашка и капюшон. Падая, он задел фонограф Эдисона, и прибор заело. Голос Мабузе, записанный на восковых валиках, снова и снова повторял свой приказ. Я поднял иглу, и устройство смолкло.
Мориарти снял с головы жертвы капюшон.
Ули Мюнстер.
— ……, — сказал профессор.
Полностью согласен.
Подонок снова натянул нам нос. Да ещё как. Сидел за соседним столиком и попивал горячий шоколад, напялив чужое лицо. А профессор ещё хвастал, что тот непременно узнает его при личной встрече!
Обитая сукном дверь оказалась заперта, но мы с лёгкостью выбили её. Барышня и верзила в ливрее куда-то подевались. В банке больше никого не было — лишь мы да четыре трупа.
Мы спешно вышли на улицу.
Жердяю повезло не больше нашего. Полагаю, он нашёл в «Лавенце» тела, приметил какую-нибудь необычайной формы яблочную кожуру в корзине для бумаг и снова взял след. Но чистенькой швейцарской полиции ничего сообщать не стал и своему горе-биографу не рассказал о тайне четырёх мёртвых швейцарских банкиров, фонографа и платяного шкафа. Сослался на усталость от больших городов и предложил Ватсону отправиться в горы — побродить на свежем воздухе и насладиться видами.
Вот что написал доктор: «Целую неделю мы с наслаждением бродили по долине Роны, а потом, миновав Лейк, направились через перевал Гемми, ещё покрытый глубоким снегом, и дальше — через Интерлакен — к деревушке Мейринген. Это была чудесная прогулка — нежная весенняя зелень внизу и белизна девственных снегов наверху, над нами».
В гостинице нас ждала София. Памятуя о недавних событиях, я чуть было не кинулся проверять её зубы и удостоверяться, что перед нами действительно мисс Кратидес. Сомневаюсь, что Мабузе способен переодеться юной гречанкой, хотя его таланты казались мне уже почти сверхъестественными. Однако по Европе ещё путешествовала знаменитая любительница маскарадов Ирэн Адлер. Вроде бы они с Рупертом должны быть в Руритании. Там приключилась настоящая заварушка с участием Руди, Майка и некой тёмной лошадки — рыжего джентльмена по имени Рассендил (все вышеупомянутые лица претендовали на корону) {54}. Но авантюристка вполне могла наведаться в Швейцарию — полюбоваться на исход поединка между Мориарти и Мабузе. Я даже не знал, кого именно Эта Гадина собиралась предать. Она настроила против нас мадам Сару, но я так и не выяснил: заплатил ли ей Мабузе, или же мисс Адлер действовала самостоятельно, исключительно потому, что ей подвернулась удачная возможность вонзить нам нож в спину. Слава богу, мисс Кратидес оказалась совершенно настоящей, но сообщить ей было особенно нечего.
Мориарти пылал холодной яростью, я пылал яростью горячей. Каждый из нас укокошил по два швейцарца, но без всякой пользы. Вполне возможно, нам предъявят обвинения. К тому же мы оставили в банке жуткий беспорядок — аккуратные женевские полицейские вознегодуют. Мабузе сбросил личину Адольфа Лавенцы, как змея шкуру. Оставалось лишь следить за Жердяем, который продолжал что-то вынюхивать в отдалённых деревеньках. Я уже не верил, что ему удастся выследить нашего противника.
Женева — это вам не Париж, делать тут совершенно нечего.
София снова отправилась в путь — следовать за Жердяем в его унылых блужданиях по весенней зелени и белизне девственных снегов. Отчёты от неё приходили один скучнее другого. Лишь однажды наряженный в ледерхозен любитель тирольского пения чуть не столкнул гречанку с лодки в Интерлакене. Девушка несколько раз полоснула ему по горлу ножом и скинула тело за борт. Труп погрузился в озеро, и струйки алой крови медленно завивались в хрустальной прозрачной воде. София, видимо со скуки, ударилась в поэзию. Скверно, женщинам и убийцам это противопоказано. Сначала поэзия, потом они начинают болтать, а потом сходят с ума и признаются во всех своих грехах.
Мы решили подстегнуть ищейку и велели Софии сбросить на него обломок скалы возле Даубензее. Брызги от скатившегося в озеро камня промочили его шляпу. Нервы сыщика сдавали. София написала, что он подпрыгнул как ужаленный. Мориарти тоже был в не лучшей форме. Профессор в последнее время беспрестанно раскачивал головой — я опасался, как бы он не свернул себе шею. А ещё он скрежетал зубами, хрустел позвонками и бесконечно строчил на гостиничной бумаге какие-то цифры и символы.
Служащие «Бу риваж» его боялись. Он постоянно скалился. А я просто ходил красный от злости. Масла в огонь добавляли статьи из «Таймс» и «Газет»: Паттерсон в красках живописал наш разгром. В Скотланд-Ярде радостно подправляли отчётность и списывали на «банду с Кондуит-стрит» многочисленные нераскрытые преступления. Признаю, почти всё, что свершилось за последние десять лет, на нашей совести. Но Мориарти вряд ли мог принимать участие в похищении Бенджамина Батхерста в 1809 году — профессор тогда ещё не появился на свет. Констанс Кэнт тоже укокошила брата без нашей помощи, хотя на Кондуит-стрит хранилась мозаика (Персей, потрясающий головой Медузы), которую юная убийца выложила, отбывая срок в тюрьме Миллбанк.
Второго мая София прислала зашифрованную телеграмму из гостиницы «Англия», из альпийской деревушки под названием Мейринген. Жердяй прибывал туда завтра, а затем следовал в Розенлау, ещё более захолустное альпийское поселение. По дороге он собирался взглянуть на местную достопримечательность — Рейхенбахский водопад. Не самая интересная телеграмма. Но вместе с ней доставили и другую — некий Питер Штайлер, хозяин «Англии», сообщал нам печальное известие: мисс Кратидес обнаружили в запертой комнате с ножом в груди. Гречанка, по всей видимости, наложила на себя руки. В её бумагах нашёлся наш женевский адрес. Штайлер выражал свои соболезнования и с присущей швейцарцам вежливостью осведомлялся, станем ли мы организовывать (то есть оплачивать) похороны. Герр Питер уверял, что время терпит: даже в мае в тех краях полно льда и тело сохранится в превосходном состоянии.
София, София. Я пожалел о нашей потере. Девушка мертва, а ведь я так и не продемонстрировал ей особый манёвр Душегуба.
— Наверняка её прикончил Жердяй. Она винила его в смерти брата, и мерзавец знал об этом. Решил ударить первым. Я бы поступил точно так же. Но не стал бы выкидывать шутку с запертой изнутри комнатой. Слишком очевидно. Чёртовы детективы так падки на театральные эффекты!