Как и упоминал Сток, сэр Пэган (чьё имя означает попросту «язычник») «заявился сюда» в 1066 году. Его покровитель заполучил корону и принялся раздавать земли направо и налево. То есть, подобно множеству прочих почтенных семейств, род д’Эрбервиллей основан самым обыкновенным бандитом. Во время Нормандского завоевания Англии Пэган был юным рыжим проходимцем. Как с таким именем умудрился он добиться положения в эпоху властвования священников — выше моего понимания! Видимо, ежедневно доказывал всем и каждому, что его имя произносится как-нибудь иначе, к примеру Пэганн, с ударением на последнем слоге.
Наш герой утверждал, что это именно он всадил роковую стрелу в глаз королю Гарольду в битве при Гастингсе. Как и семьдесят шесть других французов. Хотя некоторые из них вообще изначально сражались на стороне англичан, а у троих отсутствовала правая рука. Предок одного прыщавого франта (того, что в Итоне высек меня за незаконное присвоение булочек), например, «застрелил» короля аж из самого Кале. Заявлял, что посланный Господом ветер направил его стрелу прямо в глаз старику Гарри. Из всего этого я делаю простой вывод: рядовому мерзавцу из одиннадцатого столетия верить следует не более, чем сегодняшним потомкам нации усатых мушкетёров, завсегдатаев будуаров и размалёванных карликов. Сэр Пэган хотя бы присутствовал на поле боя.
У новоявленного короля, только что захватившего целую страну, было довольно других забот. Для начала он твёрдо вознамерился заставить всех, кто раньше звал его Вильгельмом Незаконнорождённым, величать себя Вильгельмом Завоевателем. Так что Вилли Хлопотун не стал разбираться, который храбрец в действительности укокошил короля, а просто всем скопом посвятил семьдесят шесть горе-лучников в рыцари. Они, разумеется, сразу почувствовали естественную потребность заявить права на феоды. Сэр Пэган д’Эрбервилль не ударил в грязь лицом: оттяпал себе треть Уэссекса и построил замок под названием Трэнтридж.
Получив титул и земли, наш герой прекратил выслуживаться перед Завоевателем и переключился на сына Вилли Незаконнорождённого — Вильгельма Руфуса. Вильгельм I преследовал важную цель — сооружал империю, а вот Вильгельм II снимал с этой империи сливки, предаваясь разного рода мужским забавам. Трон он унаследовал в 1087 году и во время коронации ворчал, что, мол, охотнее правил бы Нормандией, которая отошла его старшему брату. Положение сэра Пэгана сделалось незыблемым, когда его приятеля короновали. Вильгельм Руфус как-то обронил, что лес д’Эрбервиллей — лучший охотничий заповедник во всём королевстве, и с тех пор его так и стали именовать — Заповедник.
Новый король был помешан на охоте. Особенно ценил зверьё с рогами и клыками, которые можно развесить по стенам замков. Погиб, кстати, во время охоты на оленя от руки близкого друга. Нечто подобное случилось с одним моим приятелем в Индии, большим любителем тигров.
Поговаривают, Вальтер Тирел, застреливший Руфуса, был слишком хорошим стрелком и вряд ли мог промахнуться. В мой адрес выдвигали похожие обвинения. Напомню читателю своё замечание о том, как трудно иногда чуть-чуть промазать.
Сэр Пэган с головой окунулся в охоту — ещё бы, столько английской дичи для нормандских услад. Охотники тогда держали собак, и псарни Трэнтриджа вскоре сделались знаменитыми. Бэринг-Гулд хоть и пытается облагородить эту историю, тем не менее пересказывает миф о том, что сэр Пэган якобы сам зачал свою любимую свору. На свет её произвела привезённая из Гарца волчица. Щенята получились большими, голодными и рыжими.
Сэр Пэган в любви проявил истинно французский характер, таща в постель всё, что шевелится (даже если не принимать всерьёз историю с волчицей). Вы знаете о droit du seigneur — праве первой ночи? Феодальный сеньор имел право — или даже нет, попросту должен был — первым запрыгнуть в кровать к любой местной невесте в её первую брачную ночь. Пэган привёз этот обычай в Англию. Когда женихи начали жаловаться, он постановил, что справедливости ради будет отныне развлекаться и с ними тоже. Такие вот шалости снискали ему репутацию бесшабашного весельчака среди благородных нормандских мужей и славу ненавистного тирана среди вонючих слуг-саксонцев.
Несколько лет подряд сэр Пэган тешился охотой, а потом поймал неприятности на причинное место. Боюсь, такое случается со всеми нами. Д’Эрбервилль и несколько поколений его прямых и не очень прямых потомков нажили себе кучу проблем, потому что он, выражаясь грубо, сунул не в ту дырку.
О развлечениях с неудачливыми женихами пошли слухи. Саксонский монах Виник, из Мельчестера, ужаснулся такому распутному поведению, в негодовании покинул родной монастырь и заявился в Трэнтридж посреди пирушки. Ему хватило безрассудства прямо там прочитать жгучую проповедь против содомии, блуда и мерзкой привычки называть английскую дичь французскими именами. Сэр Пэган твёрдо придерживался простой философии: убивать на охоте, равно как и тащить в постель, ему дозволено кого угодно, иногда даже можно совместить оба эти занятия. Виника выпороли и спустили на него собак. Бэринг-Гулд не вдаётся в подробности, что именно произошло, когда д’Эрбервилль настиг свою жертву в Заповеднике. Но вполне можно предположить, что монашка, так сказать, оприходовали по-болгарски и передвигался он потом не без труда. Я сам не любитель подобных увеселений, но, если верить миссис Хэлифакс, на вкус, на цвет…
Расстроенный Виник написал жалобную петицию, моля короля о справедливости. Но Вильгельм только посмеялся над проделками своего дружка Пэгана. Тогда монах отправился в церковь и потребовал справедливости высшей. Однако епископы хорошо знали характер самодержца, а палачи Руфуса проживали гораздо ближе, чем папа римский и тем более Господь Бог. Так что Виника выгнали прочь, как сумасшедшего бродягу. И он отчаялся. Пошёл на перекрёсток и во всеуслышание поклялся заключить сделку с самим дьяволом, если высшей справедливости нет дела до сэра д’Эрбервилля.
Променяв монашеский сан на службу Сатане, Виник вернулся в Заповедник и жил там словно дикий зверь. Нападал на воинов Пэгана, убивал скот и грабил амбары. Д’Эрбервилль тоже, в свою очередь, принёс клятву — убить Виника. Месяцами выслеживал его вместе со своей сворой. Ещё до появления пресловутого монаха рассказывали, что в Заповеднике якобы обитают привидения. Точных карт леса не существовало, а тропинки постоянно менялись. Обойди чащобу вокруг — она покажется не больше имения, но попробуй пробраться сквозь неё — станет шире целого королевства. И всё равно сэр Пэган достаточно знал свои владения и должен был поймать Виника.
Но голову монаха добыть всё никак не удавалось, и д’Эрбервилль приуныл. Навозные жуки теперь в неприкосновенности отправлялись на свои брачные ложа. Пэган перестал болтаться при дворе и лишился королевского расположения, тем самым уступив дорогу Вальтеру Тирелу… Мы знаем, к чему это привело.
Даже охоту забросил и целиком посвятил себя выслеживанию монаха.
Лишённая обычной добычи, свора стала неуправляемой и злобной. Псы вскоре принялись убивать и пожирать друг друга. Именно тогда сэр Пэган впервые приметил Красного Шака. Самый слабенький щенок из помёта волчицы окреп, он побеждал в схватках, становясь всё злее и всё краснее, — ему словно бы передавалась сущность убитых им собратьев. Наконец зверь вымахал ростом с лошадь и длиной с лодку, клыки в его покрытой кровавой пеной пасти походили на кинжалы. Немногочисленные приятели, не успевшие покинуть д’Эрбервилля, предостерегали его, но хозяину кровожадная тварь пришлась по нраву. Он решил, что Шак должен пожрать сердца всех остальных собак и тогда сможет выследить Виника. В конце концов в псарне не осталось никого, кроме Шака, а в замке никого, кроме сэра Пэгана, ибо его покинули все слуги. Жена и дети перебрались из Уэссекса в Кингсбир и основали там новое родовое гнездо.