Практикующую гадалку-ясновидящую с превосходной репутацией и очень трудным именем ей посоветовала подруга. Затейливое имя кудесницы Елена Николаевна записала на бумажке, а бумажку положила в…
«Черт, куда же я ее положила?!»
– Я слушаю тебя, женщина. Задай свой вопрос!
– Э-э-э…
– Эуфимия, – подсказала проницательная кудесница.
У нее был глубокий оперный бас, густые косматые брови и седые усы над губой.
Голосом госпожа Эуфимия походила на певца Шаляпина, а лицом на канцлера Бисмарка, переодетого в женское платье. Сходство портила только мощная грудь, которой не было ни у Бисмарка, ни даже у Шаляпина. Грудью госпожа Эуфимия походила на могучую деревянную деву с носа старинного корабля.
Внушительные крепкие выпуклости госпожи Эуфимии были окутаны нежно-зеленым шелком и щедро декорированы серебром и нефритом.
Елена Николаевна засмотрелась на все это великолепие и снова забыла имя гадалки.
– Какого знания ты ищешь? – чуть более нетерпеливым тоном вопросила госпожа Эуфимия.
«Какого черта ты пришла?!» – почудилось Елене Николаевне.
– Эу…
– Эуфимия.
– Дорогая госпожа Эухимия! – трудное имя выскакивало из памяти моментально.
– Фимия!
– Что?
– Фимия, а не химия! Эу-фимия! – недовольно пророкотала кудесница, уведя впечатляющий оперный бас в такие низы, куда Шаляпин и не заглядывал.
– Эу, – беспомощно согласилась Елена Николаевна. – Извините, что я к вам нагрянула так внезапно… никогда не думала, что мне понадобятся услуги специалиста вашего профиля. Мне вас порекомендовала подруга, Марианна Тушина, вы знаете ее – жена банкира Тушина.
– Что ж, можете звать меня Фимой, – смилостивилась кудесница.
Елена Николаевна признательно кивнула.
– Я пришла посоветоваться насчет дочери.
– Имя?
– Фима! То есть, Эу…
– Имя дочери!
– Ах, дочери! Ксения. Вот ее фото.
Елена Николаевна открыла портмоне и заодно со снимком Ксюши удачно нашла бумажку с именем гадалки.
– Эу-фи-мия, дорогая! Посмотрите на мою славную девочку. Неужели похоже, что ее ждет скорая смерть?!
Во всех смыслах дорогая, Эуфимия благосклонно посмотрела не то на фото, не то на портмоне.
– А почему вы спрашиваете? Что побудило вас задуматься о скорой смерти дочери?
– Предсказание! – Елена Николаевна всплеснула руками.
– Чье предсказание?
Госпожа Эуфимия нахмурилась, сведя брови в одну линию, густую и лохматую, как меховая аппликация.
Конкуренции она не любила.
– Ах, да ничье! Не поверите – школьной учительницы, старушки завуча! Она прислала моей девочке записку, смысл которой уловить крайне трудно, но там такие, знаете, неприятные символы – крест, могилка… И мы крайне встревожены!
– Так почему бы вам не задать свои вопросы этой… даме?
– Да потому, что она умерла!
– О!
«Бояться конкуренции уже не нужно», – подумала гадалка и улыбнулась, повторив вслух:
– Бояться не нужно. Если вы будете слушаться меня во всем, я помогу вам уберечь дочь от опасности.
– Мы будем слушаться, – пообещала Елена Николаевна и догадливо открыла бумажник.
– Прекрасно, – пророкотала госпожа Эуфимия и закрыла глаза, прикидывая, какую сумму можно «снять» с очередной доверчивой мадам.
Не наговорившись вдоволь по мобильному, Люсинда опрометчиво атаковала домашний телефон Ольги Павловны.
Трубку сняла Олина любящая мама, Галина Викторовна, что однозначно обещало долгий задушевный разговор в том своеобразном стиле, который успешно практиковали святые отцы инквизиции.
Отличительными чертами святой матери инквизиции, а также Оли и Костика Романчиковых, Галины Викторовны, были безудержная забота и сокрушительное человеколюбие. От природы она была ничуть не менее любопытна, чем ее собеседница, но за годы жизни гораздо лучше поднаторела в проведении бесконтактных телефонных пыток, так что вопрос: «Расколется Люсинда или не расколется?» вообще на повестке дня не стоял.
Спасти подвергавшуюся виртуозному допросу Люсинду от сдачи всех ключей, паролей и явок мог только внезапный и продолжительный обрыв телефонной связи.
Убаюканная ласковым голосом Галины Викторовны и польщенная ее живейшим интересом к ее повествованию, Люсинда успела выдать Олиной маме две новости – как водится, одну плохую и одну хорошую.
Она рассказала Галине Викторовне о безвременной кончине Жанны Марковны (это была плохая новость, хотя немалое количество истомившихся под гнетом ЖМ школяров и даже педагогов могло бы с такой оценкой весьма аргументированно поспорить) и о чудесном везении Ксю, которая безвременной кончины, наоборот, избежала.
С этих дальних стратегических рубежей основательная рассказчица Люсинда намеревалась подступить к животрепещущей истории с «красной меткой», что было примерно так же разумно, как и попытка прооперировать гланды через задний проход.
Узнай Галина Викторовна об угрозе жизни, нависшей над Ольгой Павловной, она поставила бы под ружье весь клан Романчиковых, а вооруженные, шагающие по тропе войны колонной по четыре Романчиковы были силой, вполне способной парализовать нормальную жизнедеятельность целого спального района.
При таком раскладе любимая дочь, скорее всего, оказалась бы заточена в многоэтажной башне, у основания которой сменяли бы друг друга в карауле папа, дядя, дедушка, брат и кузены, в то время как женская часть клана со скалками и сковородками защищала бы милую Олюшку от всевозможных врагов и напастей на ближних подступах к квартире.
Оле такая перспектива отнюдь не улыбалась.
Именно поэтому, едва войдя в квартиру и увидев в углу прихожей спину мамы (в бархате), конспиративно прятавшей в рукаве халата телефонную трубку и завлекательно мурлыкавшей: «Ой, что вы говорите, Люсенька? Да неужели?!» – она повела себя отнюдь не как благовоспитанная барышня.
Даже не поздоровавшись, Оля вырвала у мамы телефонную трубку, за которую Галина Викторовна несколько минут сражалась, как спартанцы за Фермопилы, и, как спартанцы в той неравной битве, полегла, осев на тумбочку у трюмо с притворным сердечным приступом.
– Да! Это Ольга, – неласково рявкнула Оля в трубку, информируя воркующую Люсинду о смене собеседника. – Ну, что у тебя еще?
– Дошла? – обрадовалась Люсинда.
– До ручки! – подтвердила Оля.
И одной из этих ручек помахала «умирающей» Галине Викторовне, указывая ей направление к более удобному, чем полированная тумба, раскладному двуспальному смертному одру в гостиной.