– Я отмечу в журнале, будете обращаться в бюро пропусков при каждом визите.
– Хорошо. А позвольте, еще задержу вас на минуту, – торопливо заговорила я, так как доктор уже поднялся со своего места, собираясь уходить. – У вас строгая пропускная система? Больного никто не пытался навестить?
– Не могу ответить точно, уточните в бюро пропусков. Я не давал распоряжения выписать кому-либо пропуск. Но подобные полномочия есть у любого врача.
– Как это обычно происходит?
– Если визиты разрешены лечащим врачом, он или медсестра отмечает фамилию пациента и номер палаты в специальном журнале. На основании этой отметки бюро пропусков выдает пропуск, и посетители предъявляют его охраннику на входе. Система простая и действенная. А сейчас, прошу прощения, вынужден вас покинуть, работа.
– Конечно. До свидания.
– Да. До встречи.
Все время, что я говорила с врачом, Никита мерил неуклюжими шагами коридор возле реанимационной палаты, ожидая, когда медсестры разрешат ему зайти. Он был необычно бледен и все время теребил пальцами рыжие вихры. Я подошла поближе, ободряя, обняла мальчишку за плечи.
– Ну что, они там еще долго провозятся? Не спрашивал?
– Спрашивал, конечно, скоро заканчивают. И сразу мы можем зайти, медсестра так сказала.
– Ждать – самое противное, да?
– Точно. Женя, я тут подслушал кусок разговора медсестры с санитаркой.
– Да. Что-то интересное?
– Странное скорее. Они между собой отца называют «счастливчик».
– И это плохо?
– Тон такой странный: язвительный, ироничный, что ли. Не уверен, что могу точнее объяснить, но что-то здесь не так.
– Никита, не расстраивайся заранее. Он там может быть не один, и говорить медсестры могли о другом пациенте.
– Я спрашивал – отец там один. Ошибки быть не может.
– Значит, на то есть свои причины, и мы все разузнаем. Петр Семенович официально разрешил мне опросить персонал.
– Здорово! Обычно доктора такого не любят.
– Да, учись, пока я рядом, – легкомысленно хихикнула я.
– Будет сделано! – бодро отрапортовал мальчишка.
– На самом деле это заслуга правильно составленного договора. Молодец, ты все продумал. – Никита маково зарделся от этой нехитрой похвалы.
Николая Алмазова устроили в небольшой, но довольно уютной палате. Он лежал на высокой реанимационной койке, в гипсовом корсете. В уголке рта пластырем зафиксирована трубка, вставленная в горло. Она шла от аппарата искусственной вентиляции легких. Голова забинтована. К груди крепились датчики, считывающие показания. Рядом с койкой стоял штатив с капельницей, катетер в вене. Вдоль стены тянулась полка, уставленная пищащими и мигающими аппаратами, назначение которых мне было неизвестно.
Никита сделал от порога торопливый порывистый шаг, потом остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Он не сводил глаз с постели отца, на детском лице отразились горе и бессилие.
– Папа… – мальчишка шагнул ближе, закусив нижнюю губу.
Молодец, Женя, вместо того чтобы болтать о всякой ерунде, могла бы подготовить ребенка к тому, что он увидит. Не цветущего, полного сил отца, а больного человека с серым цветом лица и торчащими трубками.
– Никит, присядь, – я поставила к постели стул, стоявший в стороне. Мальчишка тяжело, как старик, опустился на него, не глядя. – Он обязательно поправится. В это нужно верить.
– Ага. Я могу его за руку взять?
– За ту, где нет капельницы, осторожно.
Мальчишка молча кивнул и, кажется, тихонько всхлипнул.
– Хочешь, я оставлю вас одних?
– Да, если можно.
– Конечно, я буду поблизости, с медсестрами переговорю. Дождись моего возвращения здесь.
– Хорошо.
Первым делом я разыскала сестринскую комнату. Врачебный обход давно закончен, основные процедуры проведены, значит, персонал, по возможности, соберется в отведенном месте, чтобы передохнуть, хлебнуть чайку и поболтать.
Я спустилась на первый этаж и заскочила в буфет, оттуда вернулась в реанимацию с огромной коробкой конфет. Постучалась в нужную дверь и легонько толкнула.
– Здравствуйте, можно зайти? – просунула голову в образовавшуюся щель. Мои выводы оказались верны: у небольшого стола сидели санитарки и медсестры с разнокалиберными чашками в руках. Все головы повернулись в мою сторону, дамы настороженно замолчали.
– Девушка, у нас перерыв! Медсестры тоже люди – мы отдохнуть хотим.
– О, конечно, конечно, – быстро заговорила я, – не хотела вам мешать. Вот, – я протянула коробку, – принесла к чаю. Примите, пожалуйста.
– А вы ничего не перепутали? – хихикнула бойкая рыжеволосая девушка, поправляя прядь волос, выбившихся из-под шапочки. – Такие коробки обычно врачам волокут, а мы санитарки да медсестры.
– Не перепутала, – я пожала плечами и обезоруживающе улыбнулась: – Меня Женя зовут. Мы пришли…
– Знаем, к Алмазову.
– Да, его сын вам очень благодарен за заботу об отце. Вы, наверное, знаете, что случилось: авария, мать погибла, мальчишка совсем один остался.
– Слыхали уж, ох, горе горькое, – пробормотала старушка, видимо санитарка, сидящая в углу с большой кружкой чая.
– Может, вы с нами чайку выпьете? – предложила бойкая девушка.
Чая мне совсем не хотелось, предпочла бы сейчас большую чашку капучино, но для налаживания контакта согласилась:
– С удовольствием.
– Присаживайтесь, вот сюда, на диванчик.
– Спасибо.
– Что же там все-таки случилось? Авария, да? – уставилась на меня горящими от любопытства глазами миниатюрная брюнетка.
– Да, представляете, едут люди домой, никого не трогают, тут врезается в них джип, – решила я добавить остроты беседе.
– Специально, что ли?
Я выразительно пожала плечами, изображая сожаление от полного неведения:
– Полиция ищет…
– Эти найдут, держи карман шире, – подала с дивана голос дама бальзаковского возраста, – у нас тут полгода назад кошелек пропал в отделении, в раздевалке. Вызвали полицию. Думаете, нашли? А, – махнула рукой, – шныряли тут весь день, расспрашивали-опрашивали, все без толку.
– Да. Я слышала, вы Николая «везунчиком» прозвали? – решила я направить разговор к интересующей меня теме.
– Э-э-э, счастливчиком. Откуда вы знаете?
– Слышала кое-что, правда недостаточно. Вы ведь расскажете мне?
– Тогда вам к Маше нужно, – кивнула женщина в сторону бойкой рыжеволосой девушки. – Она в курсе подробностей всех происшествий.