– И она оказалась дома?
– Я понял, что да. Накануне она из-за чего-то разволновалась и долго не могла заснуть. Около трех часов утра она приняла изрядную дозу снотворного. Когда Фолкнер появился в доме, она еще спала.
– Полиция побывала и в его апартаментах?
– Да.
– С какой целью?
– Фолкнер производил не очень хорошее впечатление, и, мне кажется, полицейский офицер подумал, что он инсценировал это покушение.
– Зачем?
– Кто его знает. Фолкнер был странным человеком. Только поймите меня правильно, Мейсон. Я ничего не утверждаю и не строю никаких предположений. Я понял это со слов офицера. Он спросил Фолкнера, есть ли у него револьвер и какой, а когда тот ответил утвердительно, попросил его показать.
– Фолкнер показал?
– Вероятно. Я же не был в его комнате. Полиция пробыла там минут пятнадцать.
– Когда все это случилось?
– С неделю назад.
– В какое время?
– Часов в десять утра.
– Какой у Фолкнера револьвер?
– По-моему, тридцать восьмого калибра. Кажется, он говорил об этом полиции.
– А какого калибра была пуля, которую Фолкнер вытащил из обшивки сиденья?
– Сорок пятого.
– Какие отношения были у Фолкнера с женой?
– Этого я не могу сказать.
– Но какие-нибудь предположения вы все-таки могли сделать?
– Почти никаких. Однажды я, правда, слышал, как он разговаривал с ней по телефону. Таким тоном говорят с хорошо выдрессированной собачкой. Со стороны миссис Фолкнер никаких эмоций в его адрес я не наблюдал.
– До этого случая у вас с Фолкнером тоже были плохие отношения?
– Нельзя сказать, чтобы плохие. Были, разумеется, разногласия, но в общем мы ладили друг с другом.
– А после истории с пулей?
– После этой истории у меня лопнуло терпение. И я потребовал, чтобы он продал мне часть дела – или я продам ему свою.
– И вы действительно были готовы продать свою долю?
– Не знаю. Может быть, и продал бы. Но он предлагал очень низкую цену. Если вы хотите узнать подробности, обратитесь к Уилфреду Диксону.
– Кто это такой?
– Поверенный первой жены Фолкнера, Женевьевы Фолкнер.
– Поверенный в чем?
– Защищает ее интересы в фирме.
– Ей многое принадлежит?
– Треть. Так было оговорено при разводе. В то время Фолкнеру принадлежали две трети акций, а мне одна треть. Во время бракоразводного процесса ей присудили половину совместного имущества.
Мейсон сказал:
– Если вы возненавидели его так сильно, то почему бы вам было не объединиться с миссис Фолкнер и не выкинуть его из фирмы? Я спрашиваю из чистого любопытства.
Карсон ответил искренне:
– Потому что я не мог этого сделать. Это было оговорено при бракоразводном процессе. Согласно решению суда, право голоса осталось за Фолкнером и мной. Миссис Фолкнер – я имею в виду первую жену, Женевьеву Фолкнер, – не могла участвовать в управлении предприятием и принимать какие-либо решения, не обратившись предварительно в суд. Но, с другой стороны, ни я, ни Фолкнер не имели права переходить в своих расходах определенных границ, не могли увеличивать фонд заработной платы. Это привело к тому, что некоторое время прибыль предприятия была ниже, чем до тех пор. И это бесило Фолкнера больше всего.
– Ваше предприятие было прибыльным? – спросил Мейсон.
– Естественно. Понимаете, мы работали не только на комиссионных началах. Мы заключали сделки, действуя от собственного имени, строили дома и платили за них. После этого уже продавали. Да, были у нас и хорошие времена.
– По чьей инициативе это делалось? Фолкнера или вашей?
– По обоюдной. Понимаете, Фолкнер очень хорошо чувствовал, на чем можно сделать деньги. Чуял прибыль буквально за милю. И у него хватало смелости. Но он никогда не давал своей жене больших сумм и сам не тратил денег, кроме как на этих проклятых золотых рыбок. Тут он не считался с расходами. Когда же дело доходило до других трат, на него было жалко смотреть. У него всегда был такой вид, будто с него сдирают кожу. Так же он выглядел и на суде, когда дело дошло до раздела имущества.
– А Диксон? – спросил Мейсон. – Его назначил суд?
– Нет, его наняла Женевьева Фолкнер.
– Фолкнер был богат?
– Да.
– По его квартире этого не скажешь.
Карсон кивнул:
– Он тратил деньги только на золотых рыбок. А что касается флигеля, где они поселились, – я думаю, миссис Фолкнер эта квартира нравилась. Она даже держала приходящую служанку, но Фолкнер, разумеется, считал каждый цент, который выдавал на расходы. В некоторых отношениях он был очень неприятен. Но надо отдать ему должное, мистер Мейсон, он мог провести ночь без сна, чтобы разработать план очередной сделки. Поэтому купить у Фолкнера его долю было очень трудно – он содрал бы с меня три шкуры.
В этот момент раздался настойчивый звонок в дверь. Одновременно в нее стали стучать и дергать за ручку.
– Похоже, полиция, – сказал Мейсон.
– Простите, – сказал Карсон и направился к двери.
– Я, пожалуй, пойду, – заметил Мейсон. – У меня больше нет причин задерживаться здесь.
Когда хозяин открыл дверь, Мейсон стоял позади него. Лейтенант Трэгг, явившийся в сопровождении двух дюжих полицейских, сказал ему:
– Я так и подумал, что перед домом стоит ваша машина. Вы, разумеется, уже ведете следствие?
Мейсон потянулся, зевнул и сказал:
– Хотите верьте, хотите нет, но мой интерес в этом деле, лейтенант, ограничивается лишь несколькими рыбками, которых, собственно, даже нельзя назвать золотыми.
Лейтенант Трэгг телосложением напоминал Мейсона. У него был большой лоб, крупный нос и рот с немного приподнятыми уголками, так что всегда казалось, будто по лицу его блуждает улыбка.
– Верю, верю, Мейсон, – сказал он и добавил: – Только вы проявляете уж очень большой интерес.
– Откровенно говоря, – ответил Мейсон, – мне хочется заполучить некоторую сумму из денег Фолкнера. Довожу до вашего сведения, если это вам неизвестно, что перед смертью Фолкнера женщина по имени Салли Медисон получила от него чек на пять тысяч долларов.
Лейтенант Трэгг испытующе посмотрел на Мейсона.
– Нам это известно. Чек был выдан в среду на имя Томаса Гридли. Вы, конечно, уже говорили с Гридли после этого?