— Ой, — сказала Бритта, когда занавес закрылся, — я не знала, что покажут трагедию.
«Это всего лишь история», — напомнила себе Мири в ту ночь, когда, свернувшись клубочком в кровати, оплакивала судьбу влюбленных.
Сейчас почему-то ее охватила такая же тоска. Трагедия. Из-за того, что никто на горе Эскель в свое время не научился читать и писать, их история теперь навсегда потеряна.
К Мири подошел магистр Филипп.
— Никак не выбрать книгу? — поинтересовался он.
— Их так много, — пробормотала она.
— Да, я знаю. Я прочел их все.
— В самом деле? И сколько на это ушло времени?
— Мм, половина жизни. Приходится, иначе не получить статус магистра.
Мири сглотнула. Ей осталось прожить в Асленде меньше года. Груз всего, чего она еще не знала, тяжелым камнем лег ей на плечи.
— Жаль, что вы планируете вернуться домой после лета. Проучились бы еще годик — стали бы наставницей. Вам бы пошла зеленая мантия, Мири с горы Эскель.
— Еще один год? — переспросила она.
Магистр кивнул:
— Или оставайтесь на два года, тогда получите мантию медового цвета и станете первым историком горы Эскель. У вас острый ум. Наступит день, и вы сможете надеть черную мантию.
Мири обрадовалась, когда он ушел. Комплимент магистра вовсе ее не взбодрил. Скорее, наоборот, тяжелый груз навалился сильнее, придавив ее неисполнимыми ожиданиями.
Тем не менее, полная решимости хоть что-то отыскать о родном доме, Мири обратилась к огромному библиотечному каталогу. В течение многих лет библиотекари заносили в этот том содержание каждой книги, что здесь хранилась. Мири обнаружила упоминание горы Эскель в отчете королевского казначея столетней давности и сняла книгу с полки.
Я не нашел никаких исторических записей о линдере, поэтому передаю здесь то, что услышал от других. Двести лет назад началась разработка залежей линдера в горе Эскель, для чего были наняты рабочие. Министр каменоломней сообщил королю, что «работа с линдером изменила людей», но подробности остались неизвестны.
Король Йорган упразднил пост министра каменоломней, предоставив эскелитам самим о себе заботиться. Только самые закаленные торговцы рисковали подняться на крутую гору, привлеченные возможностью перепродать камень самому королю, который начал строить дворец из линдера.
Когда я был мальчишкой, мы играли в такую игру: какого-нибудь ребенка называли эскелитом. Если этот эскелит дотрагивался до другого ребенка, то помеченный считался зараженным и ему полагалось превратиться в монстра. Мне кажется, сейчас дети в эту игру больше не играют. Люди забыли о своем страхе перед горой Эскель и ядовитыми испарениями необработанного линдера.
Ядовитые испарения? Ерунда какая-то. Почти всю свою жизнь Мири дышала каменной пылью и пила воду из ручья, в которой плавала эта пыль. Кроме того, если ученые в прошлом считали, что линдер опасен, тогда почему короли строили из него свой дворец? Ясно, что королевские особы не боялись камня.
Мири вернула книгу на полку. Она не видела причин верить этому отчету. Но все же на душе было тяжело, и когда она попыталась прочесть историю провинции Лонуэй, то с трудом могла сосредоточиться.
Зима, третья неделя
Дорогая Марда!
Сегодня был день отдыха. Я и Эса провели утро с Петером. Во время обеда девушки устроили «Салон Мири», и я пересказала то, что узнала на уроке логики. Логика учит, что правду можно вывести с помощью доказательств и тщательного мышления. Нужно отстраниться от эмоций и положиться только на твердые факты.
На что Эса сказала: «А мама говорит, что правда — это когда твоя душа и ум находятся в согласии». Я кивнула, но на самом деле мне стало стыдно. Разумеется, ученым, собравшим знания тысячелетий, известно больше, чем маме Эсы. А потом мне стало стыдно за то, что я устыдилась. Марда, надеюсь, тебе не стыдно за меня за то, что я устыдилась. Если нет — пусть тебе будет стыдно. Или мне? Где тут логика?
После службы в часовне мы с Бриттой сидели у камина в ее комнате и долго-долго разговаривали. Когда Бритта произносит имя Стеффана, взгляд ее меняется. Хотела бы я сказать, что он вспыхивает, но на самом деле глаза у нее вовсе не горят, как угольки в затухающем очаге.
Вот видишь, я пытаюсь тщательно подбирать слова. Во время занятии по риторике магистр Филипп прочел нам целую лекцию о важности выбора слов. Слова бывают тяжелые, как камень, упавший со скалы. Слова бывают незаметные, словно семечко сорняка, перенесенное ветром. Слова иногда поют.
Так что нет, глаза Бритты не горят. Они округляются, словно голова ее настолько полна мыслями о Стеффане, что больше не способна их все удержать, вот и пытается найти им место. Он для нее — все. Думаю, что и она для него — все.
Петер много работает. И мне не кажется, что я для него — все.
Хочу еще раз побывать в доме госпожи Сиселы, но побаиваюсь. Там все такие умные. А вдруг они считают меня недалекой? Наверное, стоит рассказать им, что наши козы любили слушать мои речи по нескольку часов кряду. Я нисколько не сомневаюсь, что их блеяние означало: «Продолжай, Мири, дорогая. Ты чрезвычайно занимательная».
Твоя чрезвычайно занимательная сестренка
Мири.
Славься, храбрый Бьорн-король,
Славься, доблестный король!
Всегда победоносный,
Славный и приятный,
Похвалы достойный,
Славься, неустрашимый король!
Мири и Петер сидели на соломе в открытом сарае Гаса. В прошлый раз Мири приходила с Эсой, а потом целую неделю с нетерпением ждала очередных выходных, чтобы побыть с Петером наедине, но теперь, когда они сидели рядом, разговор не клеился. Петер слишком устал, чтобы говорить, да и у нее голова раскалывалась от всех этих исторических фактов, податей и королей. Дважды на этой неделе она замечала Гаммонта во дворце и потихоньку скрывалась в противоположном направлении, боясь, что если он увидит кого-нибудь с горы Эскель, то припомнит свою угрозу о податях.
Мири открыла рот, чтобы выплеснуть все свои тревоги на Петера, но вместо этого зевнула.
Тут языку стало щекотно, и она закашлялась — это Петер сунул соломинку в открытый рот подружки. Мири выплюнула ее и отодвинулась подальше, широко зевая. Петер воткнул одну соломину в другую, а потом еще и еще, так что она стала длиной с его руку, и угрожающе помахал ею перед лицом Мири.
Девушка охнула, изображая испуг, и тоже соорудила длинную соломину, которая вышла длиннее, чем у Петера, и Мири удалось сунуть ее Петеру в ухо. Он отбил ее оружие своим, и битва на соломенных мечах началась: мечи разлетались в крошку, восстанавливались, битва шла не на жизнь, а на смерть, и наконец Мири расхохоталась, не в силах больше сдерживаться.