— О, да-а-а…
Клэр улыбнулась и, вытянув ноги, согнула лодыжки так, словно вытаскивала мокрые ступни из набежавшей на берег волны.
— Так где же ты живешь?
— За холмом. — Дуг указал большим пальцем за спину. — Снимаю. А у тебя собственная квартира?
— Мне банк такую хорошую ставку по кредиту сделал. Мне дешевле за свое жилье платить, чем снимать. А ты тут всегда собираешься жить?
— В смысле, как большинство горожан? Если честно, еще пару лет назад я ни о чем другом и помыслить не мог.
— Ну, теперь ты понимаешь… я даже не представляю, как можно жить в том же городе, где обитают твои родители. Это просто невозможно. Что же такого в этом месте, что так крепко держит людей?
— Наверное, уровень комфортности. Каждый закоулок здесь знаешь.
— Допустим. Но если то, что вы найдете в этом закоулке, не так уж и… хорошо?
— Я тебе рассказываю скорее о том, как было, чем о том, как есть сейчас. Потому что, положа руку на сердце, я не возьмусь сказать, как теперь обстоят дела. Последние пару лет я будто в стороне оказался. Но вот когда я рос, было легко. Тебя все знают. У тебя есть собственная роль в Городе, и ты ее играешь.
— Как в большой семье?
— А семьи бывают и хорошими, и плохими. Хорошими и плохими. Вот моя роль в Городе была — паренек Мака. Маком звали моего папашу. Куда бы я ни пошел, на любом углу меня узнавала каждая собака. «А вон паренек Мака идет». Яблоко от яблони недалеко падает. И когда долго в этом живешь, как-то срастаешься. Но теперь все меняется. Нет такого, что все всех знают. Новые лица, приезжие. Люди, которые не знают историю твоей семьи, твою родословную. В этом есть какая-то свобода. По крайней мере для меня. Уходит какая-то фамильярность. Мне так только приятно, что на каждом углу не напоминают: «Вот ты кто такой, ты — паренек Мака».
— А я думала, такие вещи побуждают людей уезжать, убегать от привычного. Начинать новую жизнь. С чистого листа.
Дуг пожал плечами.
— Ты поступила именно так?
— Я пробовала. И все еще пытаюсь.
— Ну, с окраинами всегда так, по-моему. Они вроде стартовой площадки. А Город скорее как фабрика. Мы тут все — местного производства. Крутимся тут каждый день. В воздухе, конечно, полно гадости, но это наша гадость, понимаешь? — Фраза получилась не настолько глубокомысленной, как он надеялся. — Это как ящик — что есть, то есть. Как остров, с которого не уплыть просто так.
Она потягивала вино, подлив себе еще немного так, что Дуг даже не заметил. Заиграла другая песня.
— «Огонек» [53] — узнала Клэр, поглядев на проигрыватель. — Боже ж мой, как мне нравилась эта песня. Про лошадку?
— Вот видишь, — отозвался Дуг, снова отдаваясь мелодии.
Некоторое время они слушали молча под огнями круживших в небе самолетов.
— Ты вот про отца говорил, — вспомнила Клэр.
Черт! Минное поле.
— Ага.
— Здесь вся твоя семья живет?
— Нет вообще-то. Никто здесь не живет. Уже.
— Все уехали, только ты остался?
— Вроде того. Мои родители развелись.
— Ой. Но они где-то поблизости живут?
— Не совсем.
— «Не совсем»? Это как?
Бум! Как будто ногу до колена оторвало.
— Моя мама бросила нас с отцом, когда мне было шесть лет.
— Ой, извини. В смысле, черт возьми, прости, что спросила.
— Да ничего. Она ушла в самое удачное время. Так было лучше для ее же психики, по-моему. Из-за отца.
— Вы с ним не близки?
— Уже нет. — Еще один вопрос по краю обошел. По-прежнему ковыляя на одной ноге.
— Я не очень много вопросов задаю?
— Так ведь первое свидание, — ответил Дуг. — Чем же еще заниматься?
— Да, точно. Обычно, когда первый раз встречаешься с мужчиной, он рот не закрывает, уж нахваливает себя и нахваливает. Или меня вопросами изматывает, как будто хочет доказать, что я ему очень интересна. Можно подумать, если я начну про себя рассказывать, то перестану считать, сколько коктейлей водка-спрайт я выпила.
Песня затихла. С улицы донесся гогот, потом удар и звон осколков, ругань, смех, быстрые удаляющиеся шаги.
— Отлично, — пробурчал Дуг.
Заиграли «Литтл Ривер Бэнд», все сгладив.
— Я знаю эту песню, — сказала Клэр. — Мне вот на ум пришло, что в последнее время я слушала ужасно депрессивную музыку.
— Да? И насколько?
— Типа подборок университетских радиостанций. Вроде старых песен «Кью». «Смэшин Пампкинз».
— Ого! «Пампкинз». Неслабо.
Она кивнула.
— Хочешь об этом поговорить? — без нажима спросил Дуг.
Она крутила снова опустевший бокал за ножку, изучая отпечатки губной помады и пальцев на ободке.
— Да не знаю. Приятно от всего этого отвлечься.
— Вот и славно. Отвлечемся.
Клэр отставила бокал.
— У тебя есть ко мне какие-то конкретные вопросы?
— Да всего-то сотня-другая, не больше. Но как ты сказала, сейчас и так хорошо. По-моему, всему свое время. По крайней мере я надеюсь, что всему свое время.
Молодец. Его слова подействовали на нее — даже несмотря на то, что внутренний голос нудил: «Всего одно свидание».
— А можно, тогда я спрошу? — поинтересовалась она.
Дуг остановил ее, не позволив задать вопроса.
— У меня была непутевая юность. Стоит мне выпить, становлюсь скотиной, так что с выпивкой я завязал.
Клэр нежно, почти смущенно улыбнулась.
— Я не об этом хотела спросить.
— Я два года уже капли в рот не беру. Регулярно посещаю собрания, по нескольку раз в неделю. Мне они нравятся. Полагаю, у меня аллергия. У кого-то аллергия на орехи или еще на что-то, никто же их в этом не упрекает. А у меня вот аллергия на алкоголь. Сразу с катушек слетаю. А это, понимаешь ли, ужасно портит первое впечатление. Однако с этим приходится мириться. — Дуг вздохнул. — Ладно. Извини. Так что у тебя за вопрос?
— Н-да, — отозвалась она. — Я собиралась узнать, с чего это ты пригласил на свидание девушку, которая при тебе рыдала в прачечной.
Дуг задумчиво кивнул.
— Хороший вопрос.
— Да уж.
По шоссе ползли полицейские мигалки — яркие синие точечки.
— Но хорошего ответа у меня нет. Да, конечно, мне стало любопытно. Симпатичная девушка, у которой проблемы — такое не каждый день увидишь.