– Яночка, это ты? – Незнакомец смотрел на меня с таким ужасом и с такой жалостью, что мелькнула мысль: если я останусь жива, то никогда не подойду к зеркалу. Ничего хорошего я там не увижу. – Девочка моя! Зайка, это ты?

Если бы я была способна говорить, то, конечно, ответила бы этому мужчине, что меня зовут Аня, но я не могла произнести ни звука. Я не могла покачать головой. Я вообще ничего не могла, лишь ощущала боль, как физическую, так и душевную.

– Яна, они все говорят, что ты безнадежна, что ты долго так не протянешь и что тебя нельзя увезти из этой страны. Но я обещаю, что сделаю все возможное. Я верну тебя к жизни. Я найду лучший в мире ожоговый центр, только, пожалуйста, подтверди, что это ты.

В этот момент стоящий неподалеку врач сказал по-английски, что я не могу говорить. Моя гортань слишком пострадала после ожога.

– Яна, я сделаю для тебя все. Я тебя вытащу, – лихорадочно твердил мужчина. – Ты у меня и говорить начнешь, и снова красавицей станешь. Даже станцевать сможешь. Я тебе клянусь! Я тебе не дам на тот свет уйти. И пусть они говорят, что ты безнадежна, что твое состояние не то что тяжелое, а просто критическое. Пусть! Главное, скажи, что это ты. Яна, я куплю тебе жизнь! И пусть говорят, что ее невозможно купить, но я заплачу столько, что она сама пожелает к тебе вернуться. – Мужчина осекся и схватился за голову. – Черт, ты же говорить не можешь! Тогда просто закрой на секунду глаза. Это будет означать «да». Яна, это ты? – в который раз спросил меня незнакомец.

«Я куплю тебе жизнь», – билась в моей голове его фраза. Кровь пульсировала в висках так, будто она, того и гляди, хлынет наружу.

– Яна, пожалуйста… – взмолился мужчина.

Я с трудом открыла и закрыла глаза, почувствовав острую боль от вновь набежавших слез.

Глава 3

Через несколько дней незнакомый мне мужчина, которого все называли Аскольдом, на свой страх и риск забрал меня из местной реанимации. Меня осторожно переложили на носилки и на частном самолете перевезли в одну из бельгийских клиник. Тут занимались больными с тяжелыми ожогами, ожоговым шоком, поражением дыхательных путей, кровотечением и расстройством жизненно важных функций организма.

Палата была оборудована всем необходимым для проведения реанимационных мероприятий, интенсивной терапии и наблюдения. Мои жизненно важные показатели теперь отслеживали системы мониторинга. Современная аппаратура улавливала малейшие изменения дыхания и выбирала оптимальный режим лечения почечной недостаточности. В клинике работали высококвалифицированные пластиче–ские хирурги и реаниматологи. Сестринский уход осуществлялся с помощью самых современных медицинских технологий.

В один прекрасный день я поняла, что буду жить, и теперь больше всего на свете боялась рубцовых изменений кожи, которые нередко приводят к инвалидности. К счастью, в клинике особое внимание уделяли борьбе с рубцами. Одним словом, теперь мне предстояло второе рождение.

Аскольд приезжал ко мне раз в месяц, а когда меня оперировали, оставался в клинике по нескольку дней. Сидел рядом со мной, называл женой и показывал наши «совместные» фотографии. Я смотрела на симпатичную девушку моего возраста и понимала, что он принимает меня за свою жену Яну, которая, по всей вероятности, погибла в той страшной катастрофе. Аскольд любил повторять, что я родилась в рубашке, что в момент крушения он, хорошо накачанный виски, оказался запертым в туалете. Его спасли одним из первых. Искать жену Аскольда не пустили. Яна сидела в последнем ряду бизнес-класса. Мое же место было сразу за ней, в эконом-классе. Меня из горящего самолета вытащили быстро, только никто не верил, что у меня есть шансы поправиться. Обугленное тело тут же поместили в реанимобиль. Когда объявили, что спасенных больше нет, Аскольд пытался узнать, откуда именно извлекли чудом оставшуюся в живых девушку, но никто не смог ответить, потому что после крушения самолет превратился в жуткую братскую могилу и было уже не разобрать, кто где сидел.

Я по-прежнему не могла разговаривать и, слушая Аскольда, лишь закрывала и открывала глаза, давая понять, что он не ошибся, я его жена Яна. Я понимала, что, кроме этого мужчины, никто не сможет поставить меня на ноги и хоть как-то облагородить обезображенную внешность. Было нетрудно догадаться, что у него есть связи и деньги. У меня же ничего нет. А еще я не хотела забирать у него надежду… Надежду на то, что его обожаемая супруга жива и они вновь будут счастливы…

– Ян, ты не переживай. Пусть на лечение уйдет несколько лет, но тебя приведут в порядок. Правда, врачи говорят, что прежнюю внешность тебе не сделают, но это не главное. Главное, что ты осталась жива. Когда тебя можно будет фотографировать, сделаем новые документы. Эти ведь в огне сгорели. А пока ты у меня по справке живешь. Если честно, чем мне лечение за рубежом нравится, так это тем, что здесь лишних вопросов не задают. Самое главное – плати деньги. Никакой бюрократии. И информации о своих больных они тоже никому не дают.

Я с благодарностью смотрела на Аскольда и ловила себя на мысли, что все же есть мужчины, которые не бросают своих женщин даже в таких безнадежных ситуациях. Многим мужикам здоровые женщины не нужны, а куда уж там больные. Признаться честно, в глубине души я даже завидовала этой Яне, ведь меня-то Матвей бросил… Аскольд словно прочитал мои мысли:

– Яна, ты не думай ничего дурного. Я тебя никогда не брошу. Я это сразу сказал, когда предложение делал. И в горе, и в радости… Если бы со мной случилось подобное, ты бы тоже меня никогда не бросила. Я знаю.

На моих глазах вновь появились слезы. Похоже, если бы от Яны осталась одна рука или нога, то ее муж любил бы эту руку и ногу. Да и сейчас от Яны практически ничего не осталось. Обугленная головешка с воспаленными глазами без ресниц. Я привычно открыла и закрыла глаза.

Аскольд улыбнулся и прошептал:

– Главное, что ты все слышишь и понимаешь, а говорить научишься.

В больнице ко мне относились с особым вниманием, трепетом и осторожностью. Ведь на сегодняшний день излечивают только тех больных, у которых площадь глубоких ожогов не превышает сорока процентов от всей поверхности тела. Если больше – летальный исход. Если я осталась жить, значит, я исключение из медицинских правил.

Главный метод лечения глубоких ожогов – оперативное восстановление кожного покрова. От Аскольда я слышала, что мне произвели иссечение некротических тканей с одномоментной пересадкой аутотрансплантатов. Туда, где погибла и клетчатка, мне с применением пластики пересаживали не кожные лоскуты, а кожу с подкожной клетчаткой и мышечными тканями, используя микрососудистые артериальные и венозные швы. Все это делалось для предупреждения инвалидности.