Но, с другой стороны, в микроавтобусе царила тишина. Никаких звуков из грузового отсека не доносилось. Гус открыл бардачок – медленно, осторожно, будто боялся, что оттуда выползет змея. Зажглась маленькая лампочка. В бардачке лежали ключ зажигания, квитанция, по которой его должны были выпустить с парковки, и большой конверт из плотной коричневой бумаги.
Гус заглянул в конверт и первым делом увидел причитающееся ему вознаграждение: пять новеньких стодолларовых банкнот. Деньги одновременно и обрадовали, и разозлили его. Обрадовали – потому что он получил больше, чем ожидал. Разозлили – потому что без свары никто не разменяет ему сотенную, особенно здесь, в округе. Даже в банке эти бумажки будут сканировать до посинения, потому что их вытащит из кармана восемнадцатилетний татуированный мексиканец.
Банкноты были вложены в еще одну сложенную пополам каталожную карточку, на которой были написаны адрес пункта назначения и код, открывающий ворота гаража. С предупреждением: «Код использовать только один раз».
Гус сравнил каталожные карточки. Тот же почерк.
Озабоченность уступила место радостному возбуждению. «Ну и лох! Надо же, доверил мне микроавтобус!» Гус сразу мог назвать целых три точки в Южном Бронксе, куда он мог отогнать эту малышку, чтобы там перебили номера. А заодно выяснили бы, что за товар лежит в грузовом отсеке.
В большом конверте лежал еще один конверт, поменьше, как для письма. Гус достал из него несколько листков бумаги, развернул, и его тут же бросило в жар.
«АВГУСТИН ЭЛИСАЛЬДЕ» – вот какие два слова стояли в начале первого листка. Далее шел послужной список Гуса – перечень приводов в полицию и судимостей, включая срок за непредумышленное убийство, с упоминанием о том, что он условно-досрочно освобожден по достижении восемнадцати лет, то есть всего три недели назад.
На втором листке было воспроизведено его водительское удостоверение, а ниже – водительское удостоверение матери, с тем же, что и у него, адресом по Восточной 115-й улице. И совсем внизу красовалась маленькая фотография парадной двери их здания в комплексе «Дома Тафта». [44]
Долгие две минуты Гус смотрел на этот второй листок. Думал о том типе, похожем на миссионера, о том, как много, оказывается, он знал, о своей madre [45] и о дерьме, в которое вляпался по самое не хочу.
Гус плохо относился к угрозам. Особенно к угрозам, затрагивающим его madre. Он и так причинил ей слишком много горя.
На третьем листке Гус прочитал два слова, написанных почерком, который он уже видел на каталожных карточках: «НИКАКИХ ОСТАНОВОК».
Гус сидел у окна в закусочной «Инсургентес», ел яичницу с соусом «Табаско» и глядел на белый микроавтобус, припаркованный во втором ряду на бульваре Куинс. Гус любил завтраки и, после того как его выпустили на свободу, заказывал себе «завтраковую» еду каждый раз, когда садился за стол. На этот раз он позволил себе особый завтрак: прожаренный до хруста бекон и поджаренные до черноты тосты.
«НИКАКИХ ОСТАНОВОК». Да пошли они! Гусу не нравилась эта игра, потому что в нее вовлекли его madre. Он наблюдал за микроавтобусом, пытался понять, как ему быть дальше, и ждал, что произойдет. За ним следили? Если да, то как плотно его вели? А если они могли следить за ним, то почему сами не отогнали микроавтобус к месту назначения? В какое же такое дерьмо он вляпался?
И что таится в грузовом отсеке микроавтобуса?
Микроавтобус заинтересовал каких-то двух козлов. Однако их словно ветром сдуло, едва Гус вышел из закусочной. Его фланелевая рубашка была застегнута до горла, но выпущена из брюк, и полы ее стлались позади Гуса, развеваемые вечерним бризом; короткие рукава рубашки казались длинными из-за обильной татуировки на предплечьях: обводы ярко-красного вокруг тюремного черного. «Латинские султаны» нагоняли страх не только на испанский Гарлем, но и на Куинс, не говоря уже о Бронксе. Они брали не числом, а сплоченностью. С ними старались не связываться, потому что тем, кто задел одного, грозила война со всеми.
Гус завел двигатель и поехал на запад к Манхэттену, то и дело поглядывая в зеркало заднего обзора в поисках слежки. Когда микроавтобус подбрасывало на какой-нибудь неровности дороги, Гус напрягал слух, но в грузовом отсеке ничего не сдвигалось. Однако, судя по просевшим рессорам, в нем находилось что-то тяжелое.
Гусу захотелось пить. Он остановил микроавтобус около углового магазинчика, купил две красные с золотом банки «Текате» [46] по ноль-семь литра, вбил одну из них в держатель для чашки и поехал дальше. По мере приближения к реке высоченные дома на другом берегу словно становились еще выше, за них садилось солнце. День катился к ночи. Гус подумал о своем брате. Этот паршивый торчок Криспин заявился в дом в тот момент, когда Гус пытался наладить отношения с матерью. Он валялся на диване в гостиной, потея какой-то химической дрянью, и Гуса так и подмывало вогнать ржавый нож ему под ребра. Его старший брат был самый конкретный упырь, настоящий зомби, но мать не вышвыривала Криспина за дверь. Разрешала слоняться по квартире, прикидывалась, будто не знает, что он ширяется в ее ванной, и ждала только, когда этот урод исчезнет вновь, прихватив какие-нибудь вещи.
Гус подумал, что должен отложить часть dinero sucio [47] для madre. Но отдаст он их ей только после того, как уйдет Криспин. Спрячет под лентой в шляпе, пусть там и лежат. А потом мать порадуется. Хоть что-то он сделает правильно.
Прежде чем въехать в тоннель, Гус достал мобильник.
– Феликс, чел. Подхвати меня.
– А ты где, брат?
– Буду в парке Бэттери.
– В Бэттери? Ты чего, Густо? Это далеко.
– Давай, давай, доедешь до Девятой, потом сразу на юг. Сегодня гуляем, чел. Завалимся куда-нибудь. Те деньги, что я тебе должен… В общем, я тут срубил капусты. Привези мне пиджак или что-нибудь еще из одежды, чистые туфли. Пойдем в клуб.
– Мать твою!.. Что-нибудь еще?
– Просто вытащи пальцы из concha [48] своей сестры и приезжай. Подхватишь меня. Comprende? [49]
Гус выехал из тоннеля на Манхэттен; добравшись до Шестой авеню, повернул на юг. Вырулив с Канальной улицы на Церковную, сбросил скорость и стал приглядываться к указателям. По нужному ему адресу нашел дом, фронтон которого закрывали строительные леса. Окна были залеплены разрешениями на строительство, но какой-либо строительной техники поблизости Гус не увидел. Улица была тихая, сплошь из жилых домов. Гараж сработал, как ему и обещали. После нажатия кода стальная дверь поднялась – высоты проема едва хватило, чтобы прошел микроавтобус, – и по уходящему вниз пандусу Гус въехал под дом.