Несколько долгих-предолгих мгновений, пока хейсары потрясенно рассматривали как еще не зажившие, так и старые, исчерчивающие почти все тело шрамы, во дворе было тихо. А потом справа от меня раздался презрительный возглас:
– Ты – о’вери [107] , Изгир! И я никогда не буду твоей!!!
Я встала на цыпочки, увидела пунцовое от негодования личико девчушки лиственей эдак тринадцати-четырнадцати, которая смотрела на Изгира, как на коровью лепешку, и мстительно усмехнулась – не знаю, что именно хотел приобрести мальчишка, вызывая Крома на поединок, но эту девушку он потерял.
Айти’ар дернулся, как от удара, затравленно посмотрел в ее сторону, потом злобно оскалился и, тряхнув головой, скользнул вперед, в круг…
…Вопль «у-уэй» Изгира получился громким и звонким. И почти заглушил глухой и низкий рык моего мужа. Зато первое движение у мальчишки не получилось вообще – когда Кром перетек в стойку песочных часов и выставил перед собой правую руку, предлагая начать поединок с качания маятника [108] , «поединщик», как раз начавший двигаться по кругу, остановился и задумался!
– Ха!!! – насмешливо воскликнула леди Этерия. И, тряхнув волосами, повысила голос. По моим ощущениям, намеренно. – Испугался! И правильно сделал – чтобы начинать бой на ТАКОЙ дистанции, надо быть Мастером!
Услышав ее слова, Изгир – если я правильно разобрала его имя – мигом забыл про свои колебания: скользнул вперед, уперся предплечьем в предплечье Крома и что-то прошипел.
В глазах Крома заклубилась Тьма. И я тут же вспомнила, как он рассказывал мне о Благословении Двуликого:
– …То, что я делал в мире, – только половина Пути. Или треть. А остальное мне пришлось пройти еще в Храме. Не знаю, как других, а меня поднимали за час до рассвета, давали оправиться и привести себя в порядок, а потом начинали учить…
– Учить тебя, Мастера Чекана? – удивилась я. – Чему?!
На губах Крома заиграла грустная улыбка.
– Путь Бездушного – это дорога, по которой идут в одиночку. А одиночка, даже являющийся Мастером всего, что можно использовать, как оружие, в поле не воин…
Я изумленно выгнула бровь и даже перестала ощупывать зарубки.
– Н-не поняла? Ты же путешествовал ОДИН!!!
– Не совсем… – буркнул муж, сдвинул брови к переносице, злобно оскалился и зловещим голосом процитировал мне Изумрудную Скрижаль: «В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность…»
Я улыбнулась:
– Нашел кого пугать: то, что в тебе не Двуликий, а Свет, я поняла уже давно!
– Ты удивишься, но в этом Слове есть толика правды: каждый из нас, Бездушных, изредка принимает в себя Бога-Отступника. Как правило, тогда, когда Двуликий посылает нам испытание, которое невозможно пройти в одиночку…
Мне стало не по себе – Кром говорил правду. Или искренне верил в то, что говорит!
– Помнишь день, когда ты получила этот шрам? – муж прикоснулся к моему правому бедру и ласково провел пальцем по безобразной белой полоске, уродующей ногу у самого лона.
Перед глазами тут же появилось полузабытое лицо лесовика и не вызвало во мне даже тени былого ужаса:
– Помню: перед тем как вытащить наружу трупы [109] , ты сказал, что Благословение Двуликого сжигает все силы, и если ты не поешь и не выспишься, то умрешь…
– Ага! Если бы не оно, с лесовиками я бы не справился…
– Так это же БЛАГОСЛОВЕНИЕ, а не сам Двуликий! – воскликнула я.
Кром опустил взгляд и пожал плечами:
– Оно так называется. Но во время занятий в храме Арл, жрец, требовал впустить Бога в себя! И почувствовать себя им…
Сообразив, о чем он думает, я возмущенно набрала в грудь воздуха и… перебралась к нему на колени:
– Бог, посылающий своих слуг на защиту слабых и обездоленных, достоин любви и уважения! Поэтому впускай его в себя сколько влезет…
…Пока я заново переживала недавнее прошлое и мысленно благодарила Бога-Отступника за то, что он откликнулся на призыв Крома, Изгир не шевелился – видимо, настраивался на поединок. А атаковал только тогда, когда вокруг начали раздаваться презрительные смешки.
Его движение я увидела целиком. И, вспомнив, как нечто похожее отрабатывали Кром и Этерия Кейвази, поняла, что именно собирался сделать мальчишка – схватить Меченого за запястье, рвануть на себя и ударить той же рукой в лицо. А потом сбить его с ног и показать удар в койе’ри… [110]
Захват получился. Рывок – где-то наполовину. А потом фигура Крома вдруг словно размазалась в воздухе и сгустилась там, где до этого стоял айти’ар. Целая и невредимая. А вот мальчишку отбросило в сторону и бросило наземь. С такой силой, как будто он попал под удар тарана!
– У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! – рявкнули хейсары. Видимо, увидевшие гораздо больше, чем я.
А через мгновение над двором прокатился рык моего мужа:
– Изгир из рода Максудов! Ты справился с медведем, но уступил своим соблазнам. Поэтому я, баас’ори’те Кром по прозвищу Меченый, нарекаю тебя Шакалом!
Диртас Расколотая Скала пошел алыми пятнами, его жена, аза Рагана, побледнела как полотно, а большая часть их ро’ори схватились за рукояти своих наш’ги. Кром всего этого «не заметил» – повернулся к строю Максудов и нехорошо усмехнулся:
– Воин – это Дух, Тело и Достоинство [111] , не так ли? Кто виноват в том, что в этом айти’аре достоинства ни на копье? [112] А, Корен?!