– Такие дела, – сказал Сличенко, когда командиры ушли. – Ничего, осталось потерпеть совсем немного. Максимум – сутки.
– А потом? – спросил Егоров.
– А «потом» меня не интересует. «Потом» для меня не будет, смею вас заверить. И еще для очень многих, я надеюсь… Для многих. – Сличенко встал с брезента. – Вы поедете со мной на первой машине. Постарайтесь не потеряться.
– Сделаю все возможное, – пообещал Егоров, Сличенко, кажется, иронию в голосе не уловил.
Или не обратил на нее внимания.
Остатки батареи двинулись в путь в полночь, как и приказал Сличенко. Никто не задавал вопросов: Егоров вначале подумал, что люди просто верят командиру, потом, как озарение, пришла мысль, что те, кто сейчас движутся за Сличенко, думают, что это именно для их спасения капитан пожертвовал лейтенантом Мордасовым, тремя установками, двумя танками и пятью десятками бойцов.
Они благодарны командиру батареи за это, они думают, что он хочет их спасти, вывести из окружения, куда они попали случайно. Случайно.
Колонна еле двигалась по лесной дороге.
Старший каждой машины шел перед самым капотом и давал указания водителю. Егоров не смотрел на часы, и ему казалось, что лес тянется бесконечно, что колонна плетется целые сутки, а солнце… солнце просто не взошло. Кто-то отменил восход солнца.
Уже и дороги не было, установки и другие машины протискивались между деревьями, несколько раз пришлось останавливаться и отпиливать ветки, мешавшие движению крытых брезентом установок.
Потом наконец начало светать.
Небо стало светлеть, подали голос птицы. Сличенко, все время шедший самым первым в колонне, подошел к машине, в кабине которой ехал Егоров. Поманил того пальцем.
Военинженер вышел из машины.
– Место узнаете?
Егоров огляделся и вздрогнул – они остановились на той самой поляне. Оба грузовика стояли на месте.
– Сможете сесть за руль? – спросил Сличенко.
– Да. А во вторую?
– Есть у меня один надежный сержант, – ответил Сличенко. – Сейчас я сделаю небольшую остановку, нужно дождаться, пока бойцы замаскируют наши следы от проселка сюда… потом… Потом ваши грузовики пойдут сразу за установками. Если кто-то станет спрашивать – посылайте. Если попытаются залезть в кузов – стреляйте, хотя… Ладно, просто скажите мне или…
– Вашему надежному сержанту?
– С вами приятно иметь дело! – Капитан растянул губы, пытаясь изобразить улыбку. – Вы схватываете все на лету.
– Я стараюсь, – зло ответил Егоров.
– Потерпите, Артем Егорыч! Осталось совсем немного. – Сличенко посмотрел на часы. – Пора бы уже и Мордасову…
На востоке загрохотало.
– Добрался, – удовлетворенно сказал Сличенко. – Значит, все получится и у нас.
Евграф Павлович оказался старичком свойским и душевным. Не слушая возражений, затащил Севку на кухню, выставил перед ним тарелку с гречкой, щедро политой мясной подливой, и заставил употребить все это вместе со стаканом ароматного чая под бутерброд с маслом.
– Я ведь могу поспорить, что вы сегодня не завтракали, – улыбнулся заботливый старик совсем по-родственному, будто добрый любящий дедушка принимал своего обожаемого внука после долгой разлуки. – Потом получали орден…
– Угу, – кивнул Севка с полным ртом.
– А это всегда морока и нервы. – Старик полез в шкаф и достал хрустальную вазочку с конфетами. – Я по себе знаю, сколько уж их не получал…
– А сколько? – не смог удержаться Севка.
На фотографии с царем Евграф Павлович грудь имел позолоченную.
– Да бог с вами, Всеволод Александрович, – всплеснул руками старик. – Да разве ж упомнишь? Российские, английские еще кое-как, а Китай, Эфиопия, Египет… Если бы за что серьезное получил, помнил бы, наверное, а так, дипломатические комплименты… Вы берите конфетку, Всеволод Александрович…
– Спасибо, я не хочу…
Севка допил чай и откинулся на спинку стула, демонстрируя хозяину, что наелся и напился от пуза и больше ни грамма не сможет съесть.
– Ну, раз так, то милости прошу в гостиную. – Старик встал из-за стола и пошел с кухни, бросив на ходу небрежно: – Посуду оставьте, я потом помою…
«Ладно, – подумал Севка. – Если хочет генерал сам мыть посуду – его право.
А вот интересно, – уже входя в гостиную, подумал Севка, – если при царе дедушка был генералом, то что ему Советская власть присвоила?»
– Евграф Павлович. – Севка подошел к стулу и сел прямо на чехол. – А вы по званию, простите, кто?
Старик, сидевший на диване, обвел взглядом фотографии и покачал головой, как показалось Севке, с некоторым неодобрением.
– Ушел со службы в звании генерал-лейтенанта, – сказал Евграф Павлович.
– Это при царе…
– При Временном правительстве, – поправил старик.
Севка чуть не спросил с ходу, какое такое Временное правительство, но вопрос вовремя проглотил. Позориться еще не хватало. Затаиться, изучать – напомнил себе Севка. Изучать и затаиться.
– А в Советской… в Красной армии? – Севка ткнул пальцем в сторону фотографии в буденовке и с орденом.
– Званий не имел, форму надел в первый и последний раз в связи с награждением. Меня убедили, что неудобно будет получать награду за боевую операцию в смокинге… – Евграф Павлович лучезарно улыбнулся. – Но что мы все обо мне да обо мне… Вы-то…
Старик замялся, демонстрируя, что подбирает нужные выражения прямо сейчас, в процессе, так сказать, светской беседы. Севка понял, что еще пара минут такого представления – и он сам продолжит разговор. И это будут не дипломатические комплименты вовсе.
«А не засунете ли себе в задницу свою вежливость», – совсем уж собрался продекламировать Севка, но в последний момент осознал, что звучать фраза будет не столько грубо, сколько нелепо.
Все-таки что значит обращение друг к другу на «вы» и по имени-отчеству! Резко сокращается возможность ляпнуть какую-нибудь глупость или грубость.
Вы козел, Аскольд Сигизмундович! Или: какая же вы школота, уважаемый Амфибрахий Орестович!
Ведь понятно, что старик не просто так болтает, от фонаря. Ясно, как божий день, что получал он информацию от комиссара ежедневно. И строит сейчас беседу с каким-то умыслом. Естественно, коварным.
Вот была в Севке такая уверенность!
Ведь наверняка сидел комиссар на этом самом диване, или возле стола на кухне, прихлебывал чаек и рассказывал, что паренек из будущего, полный, между прочим, кретин, оказался еще и размазней. А дедушка ему: ничего, мон шер, не стесняйся. Прикажи этому, как его, Генриховичу, что ли, пусть еще раз по почечкам прогуляется.
Был у Севки один знакомый, университетский доцент, замдекана физфака. Душка! Прелесть что за лапушка! Как он красиво говорил о чести и достоинстве – заслушаешься! Вот почти как дедушка! А потом оказалось, что…