– И все? – недоверчиво спросил Севка, которому все происходящее начинало напоминать игру.
– Ты можешь помочь лейтенанту остаться в живых, – сказал комиссар. – Для этого нужно войти.
– От двери! – скомандовал Никита, заглянув в глазок, и, повернувшись к комиссару, почти шепотом добавил: – Он отошел к стене.
– Прошу, – сказал Евгений Афанасьевич Севке. – Входи.
– И он останется жив?
– Он может остаться в живых, – серьезно ответил комиссар. – Все зависит только от тебя.
Дверь распахнулась, Севка увидел лейтенанта, стоявшего у противоположной стены. Руки за спиной, голова опущена, лейтенант глядит исподлобья, его глаз не видно – только черные провалы глубоких глазниц.
– То есть переступить порог? – уточнил Севка.
– Да.
– И он будет жив?
Ерунда какая-то… Севку решили проверить на гуманизм, который ему ничего не будет стоить? Решили выяснить, насколько Севка стал воспринимать это время своим, убедиться, что он так ненавидит предателей этой родины, что даже шагу не сделает для их спасения?
– Вот. – Севка шагнул через порог. – Он помилован?
Дверь за спиной с лязгом захлопнулась.
– Не смешно, – сказал Севка, глядя на Татаренко.
Можно постучать кулаками в дверь, прижимаясь к ней лопатками, и заорать нечто вроде «Хулиганы зрения лишают», но вряд ли комиссар и Никита оценят шутку.
Лейтенант возле стены улыбнулся.
– Всеволод, – глухо прозвучало из-за двери, – он может остаться живым, если убьет вас.
Севка вздрогнул.
Нужно было сообразить раньше. Тоже придумал для себя испытание – переступать порог или нет. Совсем мозги отсидел. И мог просто отказаться заходить, его никто не стал бы вталкивать сюда. Просто нужно было спросить, уточнить… А он решил, что выше беседы с Евгением Афанасьевичем.
А ведь на одном занятии Евграф Павлович, приехавший для этого из Москвы, говорил, что самым опасным занятием на свете является подгонка окружающей действительности под свое мировосприятие. Главная, смертельная ошибка – это не обращать внимания на то, что не укладывается в твою схему, приписывать противнику или оппоненту свои взгляды на вещи и свои моральные принципы, думать, что противник ничего не знает о тебе, и полагать, что ты о нем знаешь все.
Старик говорил очень живо, приводил примеры, Севке даже показалось, что все понятно. А вот теперь убедился, что слушать и услышать – вещи разные.
– Татаренко условия знает, – сказал за дверью комиссар. – Он будет жив, если вас убьет. Просто вернется на фронт.
Улыбка лейтенанта стала шире. Или это он, как зверь, скалил зубы, пытаясь запугать жертву?
«Хрен тебе, а не жертва, – прошептал Севка. – Думаете, у вас получится меня испугать?» Лейтенант будет драться за жизнь, понятно, но и Севка не собирается сдаваться. В конце концов, не зря же его столько времени били в рожу и тыкали мордой в землю. Что, он не сможет стреножить какого-то взводного, трусливо сбежавшего из боя?
Севка шагнул вперед. Лейтенант – тоже. Левую руку он выставил вперед, растопыренные пальцы подрагивали, но это был не страх, лейтенант собирался вцепиться в глотку своему противнику.
«Ничего», – подумал Севка. Потом сказал это вслух:
– Ничего…
Лейтенант сделал еще шаг вперед. Что же он только левую руку поднял, будто демонстрирует, какая она у него замечательная… Ногти лейтенант обгрыз почти до самого мяса… Так выставлять руку Севка отучился после недели тренировок. За такую руку не грех вцепиться. И сломать эту руку. Или завернуть за спину так, чтобы суставы затрещали… Мало ли можно придумать прекрасных способов вывести руку из строя…
Инструктор говорил, что для боя достаточно помнить две вещи: сустав всегда гнется только в одну сторону, и ваша рука всегда сильнее пальца противника. Хорошая, кстати, мысль – зацепить пальцы лейтенанта и заломить. Или даже просто сломать…
«Черт, я никак не могу поймать настрой, – спохватился Севка. – Бормочу что-то внутри себя, проговариваю какие-то фразы, вместо того чтобы начать действовать, думаю о том, что сейчас будет схватка, а не начинаю ее…» Так он в младших классах стоял у доски и вместо того, чтобы вспомнить выученное дома, панически повторял: «Я учил… я ведь учил…» И, естественно, заваливал ответ…
Татаренко сделал еще шаг, теперь лейтенант стоял посреди камеры, точно в том месте, где раньше подвешивали Севку во время допросов. И что же у него с правой рукой, отчего он все время держит ее за спиной?
Лейтенант прыгнул, Севка в последний момент ушел в сторону, не увидев, а вдруг поняв, что́ в руке у противника.
Нож. Эти сволочи дали лейтенанту нож, не предупредив Севку. И теперь он мог уже быть мертвым. Или умирать…
Татаренко больше не прятал оружие, держал его перед собой в полусогнутой руке. «Наружный хват, – отстраненно отметил Севка. – Прямые удары и рубящие».
Рубящие и прямые…
Лейтенант не торопился, примерялся, прикидывал… По его лицу блуждала улыбка. И до Севки дошло, что лейтенанту нравится происходящее, что он готов тянуть, чтобы насладиться моментом своей победы. Он жив и будет жить. Он уже считает себя победителем, осталось только прирезать этого парня, своего сверстника, переступить через него. И неважно, что никто этого парня не приговаривал к смерти, что парень этот не совершал преступления перед родиной. Если хочется жить – можно и убивать.
Севка, не спуская глаз с лейтенанта, снял ремень. На занятиях он носил обычный солдатский ремень, с простой пряжкой, на один зубец. Хорошо, что не портупею, с портупеей сейчас пришлось бы повозиться…
Конечно, лучше бы сейчас у Севки был солдатский ремень советских времен, с массивной медной бляхой. Однажды Севка видел, что в драке можно сделать такой пряжкой, но сейчас выбирать не приходилось. Лучше отбросить мысли и…
Лейтенант бросился вперед, сделал выпад, Севка хлестнул ремнем по руке и отпрыгнул в сторону. Нога, обутая в сапог, скользнула по кафельному полу. «Осторожнее, – приказал себе Севка, – подковки на каблуках очень скользкие».
Лейтенант был бос, ему было проще.
Севка намотал ремень на кулак правой руки. Снова попытаться ударить пряжкой? Не поможет…
Лейтенант покрутил головой, разминая шею.
Сердце в груди у Севки колотилось как бешеное, комната вокруг сжалась, исчезла. Севка видел только лейтенанта, который будто бы стоял в черном тоннеле с ножом в руке. Не в том ли тоннеле, по которому скоро предстояло пролететь одному из участников схватки?
Спокойно… Спокой…
Лезвие ножа чиркнуло Севку по плечу, удалось уклониться только в последний момент, удар ремнем пришелся Татаренко по лицу, он взвизгнул и отскочил, схватившись рукой за щеку.