Book.

…В постели – на узкой кровати в маленькой комнате – истощённый человек. Руки и губы в язвах. Он что-то говорит.

Крутится эмблема.

Вагонетка, в ней – хмурые люди, взрослые и дети. Надвигается, растёт, поглощает экран чёрный зев шахты. В темноту проваливаются расширенные глаза ребёнка в вагонетке.

Штрек. Луч фонаря. Испарения из щелей. Рабочие – как гусеницы в прогрызенных ходах. На полу – дымящиеся лужи.

Обогатительный цех. Мальчишка – голый по пояс, чёрный от грязи и лоснящийся от пота, со смехом – искренним, детским – показывает в камеру снятую с лица повязку из марли, потом сплёвывает – слюна перемешана с грязью, чёрный шматок…

Крутится эмблема.

Закрытое простынёй тело на носилках у подъёмника. Видно, что рядом, отдельно, лежит правая нога, простыня вся в пятнах крови.

Хижины, собранные чёрт-те из чего. Дети рядом с ними – рахитичные, грязные, похожие на больных зверьков.

Кладбище. Ряды простых могил. Даты. Между датами – 30, 25, 20 лет. 15, 12, 10, 7… На заднем плане – дорога, по ней идут всё те же поезда с эмблемами.

Улицы Верного. Беспризорники.

Бандиты с юга – джунгли, оружие, настороженная походка злобных трусливых крыс.

Вспоротые мешки с белым порошком, клеймо на ткани, на совсем чужом языке, буквы-черви, внизу появляется перевод, мерзкий в своей циничности:

ЗОЛОТОЙ СОН.

Прозрачное пламя из чёрного скошенного патрубка охватывает мешки и валяющиеся тут же трупы, за стеклом маски огнемётчика – юное лицо с безжалостными серыми глазами и плотно сжатыми губами. Руки – сильные руки воина. Огнемёт выплёвывает струю за струёй. Горит дурь…

Крутится значок… крутится…

Бахурев – оскаленный, со сжатым кулаком перед лицом. Перед ним – сидят люди в дорогих костюмах, на лицах – открытый страх, в глазах – затаённая ненависть. Такая же ненависть к этим, сидящим за столом – но не чёрная и тягучая, а горячая, светлая – в глазах двух молодых адьютантов-офицеров, застывших по сторонам от президента…

Темнота.

Тишина.

Экран гаснет, зажигается свет, но не весь – боковые плафоны. На сцене уже нет Олега, стоит государственный контролёр безопасности Виктор Данилович Макарычев. На экране возникает таблица – это уже не кино, это просто слайд. Большой и чёткий. Сделав шаг в сторону, Виктор Данилович поднял руку, показывая на слайд.

– Наглядно? – спокойно спросил Макарычев. И отошёл чуть в сторону, молча сел на угол стола у края сцены. Потом снова зло встал, подошёл, пальцем ударил по графе с ценами на электроэнергию в Семиречье. Снова отошёл, сел на стул. Отвернулся, помолчал. Слайды начали меняться…

Денис чуть прикрыл глаза. Покосился на лицо Насти – напряжённое и внимательное. Видит, на миг показалось ему… нет. Не видит. Почему она не видит?!

На слайдах была Империя. Школы, больницы и пляжи. Шахты, сады, улицы городов. Взрослые и дети. Денис ойкнул про себя – появился разведённый мост – Петроград! Город показывали сверху, в порту всплывал подводный рудовоз, вращались лопасти ветряков. Трасса Юницкого над оживающей северной тундрой. Трое мальчишек, развалившись на краю какой-то канавы, лопали арбуз, явно не замечая, что их снимают – все трое босиком, в шортах, на шеях – пионерские галстуки, все трое – перемазанные соком и пылью… здоровые и счастливые. Танцующая на сцене девочка. Хлебное поле – огромное, золотое, переливающееся, над ним – треугольник дельтаплана. Знамёна на флагштоках возле Дворца Его Величества. Гвардейцы в карауле. Купол-шлем Святой Софии в Новгороде Великом. Колонна плотного, тугого пламени, поднимающая с поверхности Луны корабль. Марсианские красные пески, за прозрачной стеной любопытно тянется к ним молодой дубок, возле которого стоит девочка со скакалкой, в простом красивом платьице. Полная звёзд Вселенная, из которой вдруг проступают глаза мальчика – со звёздными искрами в зрачках… Слайды шли, шли и шли…

– Покупая всё самое лучшее, живя в лучшем жилье, семья из пяти человек, в которой работает только один – и за среднюю зарплату, – может ни в чём не знать нужды, – снова заговорил Макарычев. – Ни в чём. Ни в одежде, ни в питании, ни в крыше над головой, ни в образовании для детей, ни в медицине для всех. Если работают двое – то такая семья может легко делать большие накопления на то, что называют «роскошью», и их сбережения не съест никакая непонятно откуда берущаяся «инфляция». При этом, заметьте, проблема отдыха не встаёт вообще, так как если ты работаешь, а твои дети учатся, то тебе в отпуск, а им летом просто-таки обязаны предложить – тебе двухнедельный санаторий бесплатно на всём готовом, им – четыре недели детского лагеря с теми же условиями. В переспективе у нас – бесплатные хлеб, внутригородской транспорт, разнообразные комплекты одежды для взрослых и детей… А у вас что в перспективе?! – «Витязь» был зол, и Денис с изумлением понял вдруг, что на него так повлияли выступления пионеров, обычно контролёр сохранял спокойствие в любых ситуациях. – Повышение цен на электроэнергию до 20 копеек – при том, что вы сидите на этой энергии?! В Сербии и сотой доли ваших богатств нет, а электричество бесплатное, даже не как здесь у нас – бесплатное, потому что везде каскады построены, на всех речках!

– Да что ж ты как будто ругаешь нас?! – вдруг отчаянно, обиженно, хотя и не обозлённо крикнули из зала. – Мы, что ли, виноваты, что у нас вон и пожар, и потоп, и тридцать три несчастья?!

– А если человека не ругать, он быстро что-то делать перестаёт, – отозвался Макарычев и оперся на стол. Махнул рукой. Улыбнулся. – Я вас не ругаю вообще-то. Я вам… сочувствую. И я вижу, что вы – по крайней мере те, кто тут собрался, – и правда хотите выбраться из ямы, и правда в это верите, и правда делаете немало… Другие-то сюда не пришли. Я даже просить вас хочу… – Он вздохнул. – Рук не опускайте. Власть в Верном – в кои-то веки – за вас. И мы вас не бросим. Вы не дети, понимаете… да дети ещё и лучше взрослых всё понимают, сами видели… вы понимаете, что мы объявили войну дряни. Беспощадную – на уничтожение. Она сопротивляется. Она и дальше хочет сосать вашу кровь, ваш пот, будущее ваших детей – и жиреть. Мы – не дадим! Кто хочет – встаёт рядом с нами. Вот и всё, что я хотел сказать. С праздником вас… товарищи. С Днём Солнца. Мы все видим его. И всегда будем видеть. Даже если тучи его и скрывают – ненадолго – мы его видим.

Зал зашумел – радостно, облегчённо и почти весело.

Пальцы Насти в руке Дениса вздрогнули.

* * *

Если честно, Дениса просто шатало. Те два часа, которые он просидел в актовом зале, не только не помогли отдохнуть – вытянули ещё больше нервов двойным волнением: от того, что было показано на сцене, – и от того, как он переживал за своих. Больше всего ему хотелось отправиться домой и улечься спать сразу, без ужина. «Праздник» вымотал его до предела, он подзабыл, что предстоит встреча с кандидатами, а вспомнил об этом, уже когда вышел на заднее крыльцо школы и, потянувшись, предвкушал путь домой.