— У пиндосов все не как у людей. Для них сигнал бедствия — слово «мейдей», [102] повторенное три раза подряд. Не забудь.
Новая Земля. Воды Большого залива.
22 год, 33 число 6 месяца, воскресенье, 19:58.
Тревога тревогой, а сколько можно находиться в напряжении? Это вопрос, на который у меня нет ответа. Но давно знаю, что если держать в напряжении людей постоянно, то напряжометр рано или поздно ломается. Даже в классных занятиях, как утверждают психологи, максимум внимания у людей сохраняется не более двадцати минут. Дальше сам организм отвлекается.
Пиратская шхуна полчаса уже висит на хвосте и медленно, но постепенно сокращает расстояние между нами. Это хорошо видно по радару. И только. За окном тропическая темнота. Луна еще не взошла. А все ходовые огни как мы, так и наши преследователи выключили. Темнота — хоть глаз коли. И в эфире тишина. Но как медленно идет это сокращение расстояния. Выматывающе медленно. Боя уже ждешь как праздника.
Подумав и прикинув, что такое преследование точно продлится еще долго, скомандовал экипажу уменьшение опасности с «боевой тревоги» до «готовности № 1».
Сам зашел в рубку и наконец-то догадался спросить у рулевого:
— Тебя как звать-то, омбре. [103]
— Санчо, сеньор, — отозвался тот.
— Санчо, скажи: на твой опытный взгляд, сколько времени нужно пиратам, чтобы нас догнать?
— Час. Час двадцать — максимум, сеньор. У них ход в полтора раза больше нашего. А мы сейчас идем на пределе — почти одиннадцать узлов. Я и не думал, что наша баржа может так летать над водой.
Шутит. Знать, не все потеряно.
— Топлива хватит?
— Хватит, сеньор. В Рино заправились под пробку.
— Устал?
— Устал, сеньор.
Эту фразу Санчо сказал с надеждой на смену. Все же он вторую вахту подряд стоит.
— Крепись, Санчо. Смены тебе пока не будет. Боцман у пулемета нужен.
— Я понимаю все, сеньор. Я постараюсь. Я не хочу попадать к пиратам.
— Кофе, гальюн или еще какие-либо пожелания у тебя есть?
— Кофе было бы неплохо, сеньор. И еще если бы вы мне разрешили в рубке курить, то было бы совсем прекрасно.
— Кури.
— Спасибо, сеньор.
Я вынул пачку «Конкисты», щелчком наполовину выбил из нее сигарету. И дал ему прикурить ее от зажигалки.
— Таня, организуй пепельницу, пожалуйста, — попросил я Бисянку. — Я тут пока побуду. И кофе тоже. — Покрепче? — спросил у рулевого.
— Мне без разницы, сеньор, — улыбнулся рулевой. — Я кофе пью чисто из психологии. Раз кофе попил, то должен взбодриться. А так я даже засыпаю после чашки кофе как младенец после мамкиной титьки.
Глядя на вкусно курящего матроса, закурил сам.
Потом посмотрел на зеленоватый экран радара, на котором отражалось три яркие точки — мы и две точки преследователей, которые шли за нами с одинаковой скоростью, и спросил рулевого:
— Как думаешь, Санчо, нас топить будут или на абордаж брать?
— Никто нас топить не будет, сеньор. Это же не хулиганы, чтобы портить столько имущества для собственного удовольствия. Был тут пять лет назад один пиратский капитан по кличке Бикицир, с серьезной пушкой на носу своего корыта. Стрелял сначала перед носом штурмуемого судна, типа приказ тому остановиться. Если не останавливались, то вторым выстрелом бил по двигателю. Болванкой противотанковой. Дырка в борту аккуратная, а движок — в хлам. Раз так сейнер испортил. Два. На третий раз, как говорят, его собственная команда прирезала. Кому понравятся такие убытки? Говорят, эти сейнеры так где-то на Диких островах и гниют никому не нужные. — Санчо со вкусом затянулся, выдохнул тонкой струйкой дым и пояснил: — Пиратам нужно наше судно, наш груз и мы сами. Судно и груз они продадут на юге Залива. Нас тоже там продадут. Там на юге вполне официальное рабство процветает. Потом судно арабы перекрасят, чуть-чуть изменят надстройки и будут на нем сами ходить. Припишут к судоремонтному заводу в Халифате — и все… Ловите конский топот.
Пришла Бисянка и принесла пепельницу, скорее всего из камбуза, и термос с кофе.
Санчо тут же в пепельнице затушил сигарету, не забыв поблагодарить Таню:
— Грациас, моса.
И налил себе напиток в крышку от термоса.
— Что так кофе мало, Танюш, — укорил я девушку, — тут литр всего.
— Еще сделать? — спросила она как-то безразлично.
— Сделать, — подтвердил я свое желание, — на всех.
Бисянка ушла.
Рулевой мотнул головой на шкафчик в углу рубки:
— Там есть кружки, сеньор. Простите, что я о других не подумал. Очень пить хотелось.
— Тебе страшно? — спросил я, доставая себе обычную керамическую, как говорят, «офисную» кружку.
— Страшно, сеньор, врать не буду. Жить хочется. Нормально жить. Не рабом.
— Сам-то откуда? На Старой Земле, я имею в виду.
— Из Малаги. Я с шестнадцати лет на кораблях.
— Ваш капитан связан с пиратами?
Я налил себе кофе из термоса. Кофе был вполне себе «бочковой». Не старалась Танечка. Сварила «на отвяжись».
— А кто их знает? Они же под «Веселым Роджером» не ходят. Майку с надписью «Я — пират» не носят. Вполне могут иметь приписку к любому порту на берегу, хоть к Зиону. С попугаями на плечах в кабаках тоже не сидят. Как их отличить от обычных моряков? Орден только свою акваторию патрулирует, чтобы к его островам не ходили. И то на пятьдесят миль всего. На остальную воду им плевать, по большому счету.
— Совсем никакой борьбы с пиратами нет?
— Какая-то есть. Регистрируют пропажи судов. Завели на севере Залива общий реестр судов с фотографиями. Но это дело добровольное для судовладельцев. Фиксируют показания тех, кто смог отбиться от пиратов или убежать. Разве это борьба? В последние годы вот русские с конфедератами стали на самолетах патрулировать Дикие острова и дельту Амазонки. Каждое судно просят опознаться. Если найдут базы пиратов — бомбят.
— Эффективно?
— Сами видите.
— Сколько нам осталось идти до Берегового?
— Шестнадцать часов.
— А до Одессы?
— Семь часов. Не успеем, догонят. Вся надежда на ваши пулеметы. Пираты — тоже люди и не любят по зубам получать.
— Держи курс на Одессу.