— Мне уже некогда! — быстро ответил Тартищев и посмотрел на настенные часы. — И вообще, где мои газеты?
— Твои газеты сейчас принесут, — Анастасия Васильевна сделала строгое лицо. — Ты можешь когда-нибудь набраться терпения и выслушать нас до конца?
— Слушаю, — покорно согласился Тартищев, но уточнил:
— На все про все не больше пяти минут!
— Ты своих жуликов готов часами слушать, а нам, выходит, и пяти минут жалко? — произнесла с обидой Лиза. — Или как закроетесь в кабинете с Иваном или Алексеем Дмитричем… Кипятком вас оттуда не вытравишь!
— Лиза! — Анастасия Васильевна взяла ее за руку и легонько сжала. — Успокойся, девочка! Я сейчас все объясню! — Она внимательно посмотрела на мужа. — Я еще раз прошу, отнесись к тому, что мы скажем, абсолютно серьезно. Дело в том, что Лиза с сентября играет в любительском театре. Там, в основном, собрались студенты да гимназисты. Начинали с легких вещей, теперь переключились на более солидные. Я смотрела несколько их спектаклей, и знаешь, совсем недурно. У них уже свои зрители и поклонники появились. Мы с Алешиной матушкой все их спектакли исправно посещаем.
И даже в роли меценатов выступили, дали им денег на занавес… Но это к делу не относится. С некоторых пор… Как давно, Лиза? — обратилась к девушке Анастасия Васильевна.
— Да месяца два уже, дней через десять после смерти Муромцевой, — ответила Лиза.
— Итак, почти два месяца к ним на репетиции приходила странная девушка. Одета была не слишком богато, но аккуратно. Молча высиживала все репетиции и столь же молча уходила. Постепенно на нее перестали обращать внимание. Хотя их режиссер то и дело на нее косился. Очень уж у нее лицо необычное, и в особенности глаза… Но суть опять же не в том… Для последней в этом сезоне премьеры режиссер выбрал пьесу Шиллера «Коварство и любовь». Нашей Лизе досталась роль Луизы Миллер. И вот на последней репетиции, в тот момент, когда Луиза объясняется с леди Мильфорд, своей соперницей, эта девушка вышла вдруг на сцену и, не спрашивая ничьего разрешения, произнесла несколько слов из роли Луизы… Какие, Лиза?
— Она сказала, правда, не совсем к месту: «Где-то он теперь? Знатные девицы видят его… Говорят с ним…
А я?.. Жалкая, позабытая девушка…», но как она сказала это, как она сказала! — Лиза поднесла ладони к щекам. — Я после этого почувствовала себя жалкой мокрой курицей. А она сбежала со сцены, закрыла лицо руками и расплакалась навзрыд. Потом подхватила с кресла платок и убежала. Наш режиссер отправил одного из гимназистов вдогонку за ней, чтобы узнать, кто она такая, но она взяла извозчика и уехала. После этого девушка в театре не появлялась. Но вчера вечером она встретила меня возле нашего дома и сказала, что знает, кто мой отец. И просто умоляла меня помочь встретиться с тобой.
— Кто такая и по какому вопросу?
— Ее зовут Вероника Соболева. Она работает в костюмерной мастерской…
— Кажется, я знаю, о какой девице идет речь. — Гартищев крутанул в пальцах чайную ложку. — Только она мне и без ваших просьб уже изрядно крови испортила. Представляете, предложила мне на выбор десять очевидных убийц Муромцевой, причем с указанием причин, по которым они свели с ней счеты. И ни в какую не желала смириться с выводами следствия, что Полина Аркадьевна выпила яд по собственному желанию. Муромцева с ней, оказывается, занималась, помогала…
А теперь все ее мечты рухнули, вот и мечется барышня, виноватых ищет, только не там, где нужно.
— Я знаю это, она мне рассказала! — Лиза упрямо сжала губы и посмотрела исподлобья на отца. — Но ты не должен быть жестоким. Вероника много настрадалась! В театре над ней подсмеиваются. Муромцева умерла, и сцены ей теперь не видать еще и по той причине, что Полина Аркадьевна сумела разглядеть в ней талант. И даже на гастроли с собой брала. А теперь Вероника опять оказалась в полной нищете…
— Про талант сказать ничего не могу. Я в этом деле не знаток, но что касается всего остального, то я другое знаю. Нраву она жуткого! Она ведь накануне похорон безобразную сцену Булавину устроила. Бросилась на него, как тигрица, и принародно заявила, что это он убил Полину Аркадьевну. Хотя я допускаю, что он мерзавец и с Муромцевой обошелся крайне гнусно, поменяв ее на шлюшку…
— Катя не шлюшка, — рассердилась Лиза. — Она умная и порядочная барышня. Ее просватали на днях за старшего сына банкира Шелковникова, за Александра.
— Просватали так просватали, — неожиданно добродушно произнес Федор Михайлович, — только по мне любая девка, будь она благородных кровей или подзаборного воспитания, если спит со стариком, значит, шлюшка… И спит она с ним непременно из-за денег, из-за высокой должности или положения в обществе…
— Катя вовсе не спит с ним, — побледнела Лиза, а на глазах у нее выступили слезы. — Она очень милая и славная девушка.
— Порядочные девушки на виду у всего города в экипажах один на один с мужчиной не раскатывают и рестораны не посещают. Я просто так языком трепать не привык и точно знаю, что штаны с лампасами и мундиры с орденами по-особому именно таких милых барышень и привлекают! Не зря говорят, отблеск славы греет не меньше, чем сама слава.
— Федя, остановись! Ты думаешь, о чем говоришь? — одернула его Анастасия Васильевна и показала глазами на Лизу.
— Что ты мне знаки строишь? — рассердился Тартищев. — Я как раз для нее и говорю, потому что такая же дуреха, как и все девки в ее возрасте! Хотя себя считает во сто крат умнее отца! — И устремил сердитый взгляд на Лизу. — Ладно, про шлюшку забудь! Верю, влюбилась твоя Катюша, и не спорю, что крепко, но не в человека, а в его образ, в его исключительность, и эту исключительность на себя перенесла. И теперь носится с ней, как тот дурень с писаной торбой. Бросить гордыня не позволяет, тогда придется про свою исключительность забыть, а что с Булавиным своим разлюбезным дальше делать, тоже не знает. Да не дай бог, если еще в молодого мужика втрескается. Тогда точно про свою исключительность забудет, а про любовь свою великую и вовсе не вспомнит!
— Федя, — рассердилась Анастасия Васильевна» — ты что на девочку взбеленился? Что за грязь на нее выливаешь? Она-то здесь при чем? И не о Катюше речь идет. Свою судьбу она выбрала. Всем известно, что с Сашей Шелковниковым у них давняя любовь, а Булавин так — временное помрачение. Мы же с Лизой хотим тебя попросить встретиться с Вероникой. Она что-то новое узнала о смерти Муромцевой. По крайней мере, очень убедительно об этом говорила…
— Очень убедительно? — расплылся в умильной улыбке Тартищев. — Что-то новенькое узнала? — И тут же скривился от отвращения и похлопал себя по затылку. — Вот где у меня ваша Соболева сидит! Три месяца сладить с ней не могу. Сейчас вроде притихла.
Думал, уже успокоилась, так нет, она меня и дома достала! Нет! Никаких встреч! Никаких свиданий! Никаких разговоров! Никаких новостей! — Каждую фразу Федор Михайлович произносил резко и отрывисто и завершал ее хлопком ладони по столу. — И впредь вас попрошу! Обеих! В мои служебные дела не лезть! Служебные дела я на службе решаю! Не здесь! На Тобольской! — Он ткнул пальцем в сторону окна. Затем, отбросив салфетку, поднялся из-за стола и, опершись костяшками пальцев о столешницу, обвел дочь и жену сердитым взглядом. — И на будущее зарубите себе на носу, чтоб никаких протекций! За-пре-ща-ю! Иначе вам проходу не будет от радетелей, жалобщиков и просто прохиндеев! Я эту публику знаю! — Он вышел из-за стола, направился к выходу из столовой и, оглянувшись, раздраженно поинтересовался: