— Вот, — глухо сказал Булавин, — я распорядился, чтобы его положили вместе со мной в могилу. Я и сам бы хотел уйти вместе с ней, — кивнул он на медальон, — но мне не позволили… Я решил достроить театр, а там, что будет, то и будет… По правде, мне уже неинтересно жить! После Полюшки любая женщина кажется пресной, а жизнь скучной, лишенной смысла.
Скажете, дочь, внуки… Я их обеспечил на десять жизней. Большего им не надо! Жена моя тоже не пропадет.
То содержание, которое я ей положил, позволит ей до конца жизни безбедно проживать на курортах Франции, словом, где пожелает… В Сибирь она никогда не вернется, равно как и дочь… Я же остался в Североеланске, потому что здесь осталось мое сердце, которое закопали вместе с Полиной… — Савва Андреевич прикрыл глаза ладонью. — Простите меня за слезливость.
Возможно, буду банален, но слишком поздно я понял простую истину: подлинную любовь мы встречаем один раз в жизни, и именно ее зачастую спешим разменять по мелочам. С Полиной мы были вместе пять лет. И впервые увидел я ее не в театре, нет… Впервые я увидел ее в церкви…
Это была особая осень в Сибири. До ноября стояло поразительное тепло. В скверах и парках вновь набухли тополиные почки, а в тайге находили распустившиеся подснежники… Казалось, зима не наступит никогда.
В Североеланске звонили во все колокола. Город праздновал День святого угодника, своего покровителя, чьи мощи стояли в Знаменском соборе.
Полина Аркадьевна только что приехала в город и сняла номер в гостинице. Переодевшись в траурное платье, с креповой вуалью на голове, она вышла на улицу и направилась в церковь. И как стала на колени с самого начала обедни перед образом святого, так и не поднялась до конца службы.
Огонь восковых свечей зыбко дрожал и отражался искорками в глазах святого угодника. Из ризы, усыпанной жемчугом и драгоценными камнями, на бледную, измученную женщину в траурном наряде кротко и ласково глядели его глаза. С печальной улыбкой на устах он, казалось, прислушивался к ее горьким рыданиям и лихорадочной скороговорке молитв…
Савва Булавин дважды оглянулся на незнакомку.
Оглянулся бы и в третий раз, но Виви заметила и скорчила недовольную гримасу. Он вздохнул, но понял, что спиной чувствует присутствие этой незнакомой женщины. Чувствует даже сквозь плотную стену окружившей его разряженной толпы, в которой сплошь знакомые и надоевшие лица! Меньше всего он считался с их мнением, но душу его уже теснили предчувствия! И он пока не разобрался, радостные они или печальные. Но так торжественно и величаво гремел хор! Так щедро проливались в окна собора солнечные лучи, заставляя сверкать и играть золотом его внутреннее убранство! И день был такой красивый, такой тихий… Благостный и счастливый… Наступление осени почти не чувствовалось. Лишь по утрам ее свежее дыхание ложилось на траву и землю холодной росой… Но все еще были пышны астры на клумбах, скверы и парки, казалось, купались в золоте и багрянце, а под вечер с особой силой, звонко и страстно, стрекотали кузнечики, словно спешили насладиться жизнью перед скорой зимой…
Булавину только что минуло сорок семь. Он был в расцвете сил, полон грандиозных планов и проектов. Но осень приближалась и к нему. И как бы он ни спешил обогнать время, постоянно чувствовал за спиной ее дыхание. Он был пресыщен богатством, властью, удовольствиями… И все чаще страстная, удушливая тоска охватывала его. Тоска, в которой он никогда бы не признался давно опостылевшей жене, и тем более не посмел бы рассказать любимой, уже взрослой дочери. Эту жажду последнего счастья, это стремление к последним иллюзиям не могли утолить ни дела, ни сознание ответственности, ни долг перед близкими людьми, ни представительство в компании, ни мимолетные увлечения.
Женщина в черном, лицо которой скрывалось под вуалью, была здесь чужой со своим горем, слезами, с исступленной молитвой среди всеобщей радости, которая царила в храме. Она казалась мрачным пятном, которое вносило явный диссонанс в атмосферу возвышенности и торжества. И тем самым невольно вызвала у него симпатию и жалость. У него тоже страдала душа, и его раздражали чужие восторги. Он сразу почувствовал совершенно необъяснимое притяжение к этой незнакомой женщине.
Под предлогом, что солнце слепит его, он все же перешел на другое место и увидел лицо Муромцевой. Его поразили полные слез скорбные глаза, прижатые к груди руки, бессознательная красота ее позы…
«Удивительное лицо!..» — подумал он и почувствовал, что ему нечем дышать. Так впервые сердце заявило о себе. После он не мог сказать, показалась ли Полина Аркадьевна ему красавицей. Нет, этого он не заметил.
Он просто почувствовал, что это и есть та самая женщина, встречи с которой он ждал всю свою жизнь…
— Узнай, кто эта женщина, — попросил он секретаря. — Только не сейчас, после службы… И спроси, чем ей можно помочь?..
И когда секретарь сообщил, что это известная актриса Полина Аркадьевна Муромцева, которая опоздала к началу сезона, и что на днях состоится ее дебют на сцене городского театра, отложил все срочные важные дела и примчался на ее спектакль…
С первой же минуты, когда она подняла глаза на зрителей, Булавин понял, что судьба его решена. Пусть это было смешно! Пусть это было непонятно! Но он знал, что все эти годы тосковал только о ней! И только рядом с ней представлял свою оставшуюся жизнь.
Муромцева заставила его уважать себя. Это только казалось, что у них все сладилось быстро. Целых полгода он добивался ее любви. Но она отдалась ему после того, как полюбила сама.
Полина Аркадьевна долго боролась с собой. Она была религиозной женщиной и боялась даже подумать, чтобы расстроить чью-то семейную жизнь. Положим, Булавин изменял своей Виви на каждом шагу. Положим, он часто менял свои привязанности — об этом вовсю сплетничали за кулисами, как и о том, что бедная Виви устраивает мужу отвратительные сцены ревности.
Но Муромцева никогда не смеялась над этим, вспоминая собственные мучения. Муж у нее был талантливым актером, ее первой искренней любовью, но в то же время пьяницей и жестоким ревнивцем, который постоянно оскорблял и даже бил ее… И она убегала от него босиком по снегу с маленькой Сашей на руках…
От этого в ней проснулось недоверие к мужчинам.
Играть любовью она никогда не умела. И никому подобные игры не прощала. Она измучила Булавина своим недоверием. Она была слишком умна и горда, чтобы служить кому-то забавой. Не только Булавин, но все мужчины, которые стремились добиться ее взаимности, в полной мере испытали на себе ее капризы, издевательства, насмешки, ее непредсказуемый нрав. Но Булавину доставалось больше всех. Но он и не сдавался дольше всех. И вел осаду этой крепости с мрачной решимостью полководца, решившего взять ее измором и понимавшего, что для подобного подвига все средства хороши.
Однако какой-то суеверный страх все время удерживал Полину Аркадьевну от решительного шага. Она все оттягивала и оттягивала этот момент. Нет, не сейчас, потом, чуть позже, через неделю, иначе случится несчастье — объясняла она ему свои колебания и вновь и вновь отталкивала его. Весь город уже кричал об их связи. А они все еще были далеки. Она терзалась в сомнениях.