— Кому она принадлежала?
— Казне, — ответил Михаил. — А бросили ее потому, что на подземную речку наткнулись. Нижние горизонты затопило, сколько ни откачивали, ничего поделать не могли.
А кварцы там богатые, может, придет время, когда и откачают воду… — вздохнул Михаил.
— И куда сдавали золото эти «смертники» раньше?
— А кто куда, — пожал плечами Михаил. — Кто хотел быстрее финажки получить, шел ко мне в кассу, кто позже, но больше, — в казну сдавал.
— А теперь, выходит, перестали сдавать?
— И как ты догадался? — усмехнулся Михаил. — Причем не только в мою кассу. Управляющий казенным прииском тоже удивляется, что не только «смертники», но и «горбачи» свою добычу куда-то мимо наших касс понесли.
Песок-то они по-прежнему моют, а куда сдают — то нам неведомо.
— Интересные вещи тут у вас творятся, — покачал головой Алексей. — И что ж, так ничего и не удалось узнать?
— Почему ж, удалось. — Михаил сменил позу и, заложив руки за голову, потянулся. — Эх, водочки бы сейчас, да с огурчиком малосольным, с чесночком да с укропчиком.
А еще лучше — поспать.
— Не отвлекайся, — попросил его Алексей, — я тоже лучше поспал бы, чем тебя расспрашивать. Я ведь чувствую, что после твоих рассказов и вовсе спать не придется.
— А это уж твоя забота, — усмехнулся Михаил, — хочешь — слушай, хочешь — нет! — Он хитро прищурился. — Так, может, лучше спать пойдем?
— Нет, Михаил, что ни говори, но великий ты мастер нищего за суму тянуть, — вздохнул Алексей. — Учти только, у меня ангельское терпение, и я все равно выпытаю у тебя все, что мне необходимо знать.
— Да уж! До сих пор скулу на сторону воротит от твоего ангельского терпения, — преувеличенно сердито проворчал Михаил и уже серьезно посмотрел на Алексея. — Одним словом, обнаружили мы в Тесинске один притон.
Притон как притон. Жулики мелкие крутятся, беглые иногда несколько дней перебиваются, перед тем как в Североеланск или в Томск двинуть… Бабы срамные, катран… Все как у всех, только верные мои людишки донесли, что с некоторых пор в притоне стали опий курить, а в катране на кон слитки золотые да серебряные ставить, якобы древнего металла, что из курганов достают. И стало мне интересно: уж не мое ли это золотишко ненароком проигрывается? Послал Федьку девку снять, чтобы в притон тот попасть, а он, стервец, видишь ли, нажрался и все проворонил. Во второй раз ему туда ни в жизнь не проникнуть. Там уже небось пронюхали, кто он такой.
— Постой, — прервал его Алексей, — объясни: какой резон выдавать ворованное золото за древнее, из курганов?
— А резон как раз самый замечательный, — вздохнул Михаил. — Дело в том, что золото из курганов при сдаче в казну, как историческая реликвия, податями не облагается.
Кто-то ведь об этом вспомнил и хорошо, видно, наживается на разнице в двадцать процентов. — Он сердито потер ладони. — Но ничего, я все равно докопаюсь до этих любителей древностей. Я, честно сказать, Хатангу потому и привечаю, что наверняка знаю: мимо него подобные гнусности не проходят.
— С чего ты взял, что Хатанга причастен к этим занятиям?
— Да потому, что, говорят, он великий мастер древние клейма да тамги подделывать. Ведь слитки именно из-за этих клейм и принимают за древние. А в казне, на экспертизе, скажу тебе, истинные мастаки по таким делам сидят, не нам чета. И если уж они мое золото принимают за «бугорное», значит, и вправду клейма искусно сработаны.
Михаил хлопнул себя по коленям и поднялся с подоконника. Сверху вниз серьезно посмотрел на Алексея и не менее серьезно произнес:
— Смотри, Илья Николаевич, я тебе уже второй раз доверился. Не только душу, но и дела свои раскрыл. Слово «помощь» я не люблю, потому как всегда только на себя надеюсь, но на этот раз прошу: постарайся, не подведи, найди этих гадов. Не мне тебя, конечно, учить, но дело это больше государственное, чем приватное. Поэтому, сам понимаешь, чем быстрее мы выйдем на этих жуликов, тем лучше и тебе, и мне.
Он протянул руку Алексею, и тот крепко ее пожал.
Вот уже два часа Алексей сидел в своей комнате и рисовал только ему понятные схемы: набор кружков, которые пытался соединить в единое целое стрелочками, но как раз его-то и не получалось. За этими пустыми стараниями поначалу миновал ужин, и Алексей сделал вид, что не слышит многократных и громких призывов кухарки: «Кушать готово!», а затем ее же ворчливое: «Наварила на Маланьину свадьбу — и все Трезорке под хвост!» Ближе к полуночи к нему постучался Владимир Константинович, который также пропустил ужин, вызвав справедливые громы и молнии. Их не преминула извергнуть на его голову разгневанная Лукерья. Тем не менее ужинать он отказался, потому что вернулся из гостей.
Единственно Маша утешила отходчивое сердце старой кухарки и съела немного рыбного пирога из той форели, что доставили сегодня утром в подарок от Михаила Кретова.
Форель разводили на одном из его озер.
Маша уже поднималась с постели, по утрам работала над какой-то рукописью, в обед уединялась в библиотеке, а вечером выходила гулять под белым кружевным зонтиком по тропке, которая пробегала над берегом Тесинки, протекающей сразу же за учительским огородом. Компанию ей составляли две собаки, живущие в доме Владимира Константиновича, — Трезорка и Негодяйка, но в последнее время к ним присоединился Михаил Кретов, который исправно, каждый вечер наведывался в маленький, утонувший в зарослях черемухи домик, подолгу беседовал с учителем, потом робко стучал в дверь Машиной комнаты и приглашал ее прогуляться.
Алексей в этих променадах не участвовал, потому что на пару с урядником гонял на лошадях по уезду, в тщетных попытках выйти на след Бугатова и Матвеева. Ермашка исчез где-то в тайге, и Алексей из не слишком вразумительных ответов Егора так и не понял, чем он там занимается. Хотя подозревал, что урядник до поры до времени что-то скрывает, видимо, боится сглазить, так как после каждого вопроса что-то старается украдкой перекреститься и сплюнуть на землю.
Возвращался он поздно, грязный и злой от очередной неудачи, торопливо мылся, ужинал и шел в кабинет Владимира Константиновича, который был отдан ему в полное распоряжение по вечерам и в ночное время. Здесь он пытался разложить по полочкам все те сведения, которые удалось добыть за день. Прошла уже неделя после того, как похоронили Тригера. Вернее, вылили в могилу тот злополучный ковш чугуна, в котором нашел свою страшную смерть управляющий, а сверху поставили чугунный же крест с надписью, что покоится здесь прах раба божьего Генриха Иоганновича Тригера, усыпали могилу цветами и ушли успокоенные, справив свой долг, — и немногочисленные родственники, и сослуживцы, которые больше обеспокоены были вопросом: кого братья Кретовы вздумают назначить новым управляющим?
«Уж не Столетова ли?» — шептались конторские, с большим сомнением относясь к подобному варианту. «Слабоват Семен Петрович, ох слабоват по сравнению с Генрихом Ивановичем, — произносил то и дело кто-нибудь из чиновников и удрученно качал головой, потому что, как ни просчитывай, как ни рассуждай, но другой кандидатуры на заводе не было, и привезти так скоро нового человека из Североеланска у Кретовых вряд ли получится. Где ж им отыскать подобного подвижника? Кто ж согласится ехать в самую глушь, на окраину губернии да еще в зиму?