Она весело им подмигнула, оттянула затвор, и пахнущая порохом гильза крутанулась под ноги, щелкнула по камням.
— Да, с такой подружкой не страшно, — произнес с уважением Егор и поинтересовался:
— А винтовочка-то не наша, не расейская вроде?
— Это Миша мне подарил, еще в прошлом году. — Марфа нежно погладила ложе винтовки. — «Арисака», японская!
— Слышал, слышал. — Урядник подъехал ближе и взял винтовку из рук Марфы. Подержал, покачивая в руке, словно испытывая на вес, затем вскинул и прицелился в верхушку скалы напротив. С явным сожалением вернул «арисаку» хозяйке, причмокнул языком:
— Хороша, зараза! Не зря, говорят, хунхузы за нее пять коней дают!
— Не знаю, с хунхузами не встречалась, — рассмеялась Марфа. — По мне «винчестер» все же лучше, но тяжелее, поэтому «арисака» для меня сподручнее.
— Так вы здесь охотились? — догадался Алексей, заметив двух притороченных к ее поясу гусей.
— А, — махнула Марфа небрежно рукой, — это попутно! Подстрелила, еще когда до источника добиралась. А ездила к нему за грязью да за водой. — Она шлепнула ладонью по одной из двух плоских металлических фляг, свисавших по бокам лошади. — Матушке ноги лечу. Чирьи ее замучили. И Марии Викторовне тоже помогает. Рана у нее уже затянулась, но рука пока плохо действует…
— Что-то серьезное? — спросил Алексей.
Марфа разобрала в его голосе беспокойство, успокаивающе улыбнулась:
— Все обойдется, Илья Николаевич! Но, сами понимаете, рана была тяжелая, и шрам, конечно, заметный останется.
— Вы что-нибудь сумели узнать, кто подобными самострелами балуется? — вспомнил вдруг Алексей про задание, которое дал сестре Михаил.
Марфа пожала плечами:
— Удивительно, но никаких следов! Я опросила многих охотников, никто ничего подобного не встречал.
— Да, у меня то же самое, — признался Алексей. — В здешних местах такие самострелы не ставят. — И предложил:
— Давайте мы вас проводим, Марфа Сергеевна, а то уже темнеет!
— Спасибо, но обо мне совершенно не стоит беспокоиться, я здесь как дома! — ответила Марфа. И, попрощавшись, через несколько мгновений скрылась за поворотом тропы.
Алексей проводил ее взглядом и повернулся к уряднику:
— Я тебя, Егор Лукич, давно хочу спросить, с какой это стати Марфа в черные одежды рядится? Вроде не вдова и не схимница. Да и молодая еще!
— Сам я подробностей не знаю, — отозвался урядник, — то что люди говорят, то и могу сказать. По слухам, у нее жених был, сын одного богатея из Североеланска. Кажется, дело уже к свадьбе шло, но осудили ее жениха на вечную каторгу. И сгинул он где-то то ли на Витиме, то ли на Шилке… После этого и стала она черное носить.
— За что его осудили?
— Вроде как деньги фальшивые делал.
— Деньги? — удивился Алексей. — Зачем ему деньги, и к тому ж фальшивые? Сам же сказал, что сын богатея?
Кстати, не помнишь его фамилию?
— Не помню, да и ни к чему мне это было, — ответил Егор и встрепенулся:
— А что, узнать?
— Да я и сам узнаю, при случае. Так зачем жениху Марфы понадобились деньги?
— Видно, батюшка не слишком баловал или на какие другие нужды шибко требовались. Офицеры, вишь, завсегда в картишки любят перекинуться, потом, барышни разные, вино из погребов…
— Так он офицером был?
— Офицером, но, кажись, не настоящим, то ли доктором, то ли еще кем-то?
— Доктор, офицер, фальшивый монетчик… Целый букет! — усмехнулся Алексей. — Но, видно, сильно его Марфа любила, если до сих пор траур носит.
— Ох сильно! Замуж ведь так и не выскочила! — согласился Егор. — А такие завидные женихи находились, даже англичанин, инженер с приисков сватался. Нет, всем отказала! Нянькой при Михаиле Корнеиче осталась! Спиться ему не дает да от баб срамных бережет!
— Жалко, — покачал головой Алексей. — Такая красивая женщина!
— А судьба не спрашивает, красивая или уродина какая! — вздохнул в ответ Егор. — К красивым она того — больше норовит спиной повернуться!
Тропа нырнула в распадок и повела дальше. Но Егор направил лошадь на едва заметную среди травы тропку, и через четверть часа они выехали к скале, покрытой рыжим налетом, из-под которой бился, клокотал ключ, издающий сильный серный запах. Вода сбегала по деревянному лотку и собиралась в небольшое озерцо, берега которого были разбиты множеством ног в жидкую грязь. Егор спешился и, припадая на раненую ногу, подошел к ручью. Подставил под струю фляжку, дождался, когда она наполнится. Затем склонился к воде и тщательно обмыл лицо, шею и столь же тщательно обтерся подолом исподней рубахи. Посмотрел на Алексея, который остался в седле.
— Сполоснись, Алексей Дмитрич, все легче станет. Устаток как рукой снимет. — И с довольным видом поболтал фляжкой. — Сейчас приедем, ранки на ногах смажу, к утру, не поверишь, затянет, как на собаке!
— Ты мне лучше скит покажи, где старец этот живет!
Протасий, кажется?
— Это мы мигом! — Урядник взгромоздился на лошадь, поругивая больную ногу за неуклюжесть, и кивнул головой. — Поехали.
Они завернули за скалу и сразу же увидели скит — огороженный высоким частоколом дом, который ничем не походил на охотничье зимовье. Настоящая, добротная изба, скатанная из огромных, переложенных мхом лиственничных бревен, крытая дранкой, с четырьмя застекленными, а не затянутыми звериным пузырем окнами, какие Алексею приходилось встречать в глухой тайге во время долгих мыканий в поисках Захара и Ерофея.
— А давай-ка, Алексей Дмитрич, в гости к старцу напросимся, — подмигнул Егор и, не дожидаясь его согласия, забарабанил в ворота кулаком.
В ответ раздался звонкий собачий лай, а через некоторое время хлопнула дверь и послышались тяжелее шаги.
— Зря ты это затеял, Егор Лукич! Ему же вера не позволяет с мирянами общаться! — прошептал Алексей.
— Ничего, как-нибудь стерпит, — ответил Егор и снова постучал в ворота.
— Иду ужо, — донеслось из-за частокола. — Кого принесло на ночь глядя?
— Отставного унтер-офицера егерской команды гвардейского Синявинского полка, ныне урядника полиции Базинской волости Тесинского уезда Егора Лукина Зайцева, а также подпоручика корпуса Горных инженеров Илью Николаевича Полетаева! — отбарабанил урядник.
За воротами помолчали, потом глухим басом пробурчали:
— По какой надобности?
— Это мы тебе объясним, когда в избу пустишь, — ответил Егор и прикрикнул:
— Давай отворяй ворота, Протасий! И не вздумай шутковать!
Ворота скрипнули, пропуская всадников. Они спешились и привязали лошадей к перилам крыльца. Старец окинул их недружелюбным взглядом из-под густых бровей и вместо приветствия пробормотал: