— Егор Лукич, не болтай чепухи! — прервал его Алексей. — Говори по делу.
— А это что ж, не дело? — поинтересовался урядник, но, поняв, что Алексей сердится, продолжал докладывать дальше. — Оне тык-мык туда, сюда, а китайца и след простыл.
Оба лоботряса Христом-богом клянутся, что глаз не спускали ни с окон, ни с крыльца! Но он все же ушел. Как, каким образом — неизвестно. Я в трактире все углы обшарил, тайных ходов не обнаружил.
— Наверняка переоделся, — подал голос Михаил. — Филеры ваши караулили его в далембе, а он ее скинул и какой-нибудь сюртук или армяк натянул. В этом весь и трюк, любезный Егор Лукич.
— Возможно, ты прав, — посмотрел на него задумчиво Алексей. — Но меня тревожит, не узнал ли он каким-то образом о моем появлении и не сбежал ли вовсе из Тесинска? — И посмотрел на Егора. — Что с Анфисой?
— В больницу устроил. Доктор ее микстурой напоил и сказал, что она теперь до утра спать будет. Раны на руках перевязали, а на лице, говорит, и так зарастет.
— Ну все легче, хотя бы сегодня ее не видеть! — усмехнулся Михаил — А насчет Степки не беспокойтесь, я велю лакеям сообщить, как только он появится. Конечно, если он совсем из города не скрылся.
— То-то и оно! — вздохнул Алексей и обратился к Егору, который, понурив голову, опустился на стул:
— Ты сказал Анфисе, что я жив?
— Пришлось сказать! — Егор виновато посмотрел на него. — Только это ее и успокоило. Заплакала, револьвер мне отдала, а потом без памяти свалилась. Я ее на руках до больницы нес, благо, что это рядом со «Снами».
— Ладно, дождемся Ивана, — вздохнул Алексей, — и будем решать, как нам дальше поступить. — И оглянулся на глухой стук открывшейся оконной рамы.
Легкий на помине Вавилов сидел на подоконнике, свесив в комнату грязные ноги. Он окинул всех несомненно торжествующим взглядом и спрыгнул на пол. И, хлопнув в ладоши, прошелся ими по коленям и бедрам и выдал пятками лихого трепака. Потом с размаху приземлился в кресло.
— Эх, сейчас бы помыться, переодеться да стопку водки с устатку под х-а-а-роший балычок! — произнес он мечтательно, закатив глаза под потолок.
— Иван, прекрати кривляться! — взмолился Алексей. — Говори уже, не томи душу!
— Всему свое время, господа! Всему свое время! — потер он ладони. — Пока ничего не могу сказать, думаю, события скоро сами развернутся и покажут, что агент Вавилов не зря ноги бил по местным камням да кочкам. — И спросил Михаила:
— Федька вернулся?
— Сейчас велю узнать! Но вряд ли, иначе бы уже примчался сюда, сукин сын, — ответил тот.
— Прикажите, как только он войдет в дом, чтобы незамедлительно явился к вам. И пусть проследят, чтобы он ни с кем в это время не общался, а валил напрямки. Дескать, вы сердиты на него за долгое отсутствие.
— Да уж найду, что сказать, — улыбнулся Михаил и поинтересовался:
— Действительно что-то серьезное узнали или баловство какое?
— А об этом позже будем судить, когда дело до конца провернем. Только на баловство это никоим образом не тянет.
А пока сделайте все, как я прошу! — Иван встал с кресла. — Ну а теперь я хочу привести себя в порядок, пока Федька не явился. То-то удивится он, если увидит меня в подобном наряде. Он же, болезный, меня час назад в кабаке пивом угощал и на горькую свою судьбину жаловался.
— Выходит, Драпов тебя не заподозрил? — уточнил Алексей.
— Я ж старался! — ухмыльнулся Вавилов. — Но пьяные откровения весьма любопытно слушать. Чего только не узнаешь для наших дел полезного! — Он пристально посмотрел на Михаила. — Как только Федька появится, поступим следующим образом. В наказание, что он прошлялся весь день незнамо где, заставьте его, Михаил Корнеевич, прислуживать гостям. И будьте с ним построже, высказывайте недовольство.
— Хорошо, это мы умеем! — согласился Михаил, не уточняя, зачем все это понадобилось. Видно, уже привык и почти безропотно сносил те обстоятельства, что на его вопросы отвечают лишь тогда, когда сочтут нужным.
— Ну и лады, — довольно усмехнулся Вавилов и потер ладони. — А теперь, Михаил Корнеич, велите меня проводить умыться и переодеться. И можно накрывать на стол, а то я что-то жутко проголодался!
— О! Вы уже приготовили мне стопочку. — Федор Драпов, развязно улыбаясь и потирая руки, прошествовал через всю гостиную к накрытому столу и потянулся к одной из рюмок, стоящих на небольшом приставном столике для дополнительных приборов.
— Нет, это не про твою честь! — Михаил достаточно неучтиво вырвал ее из рук приятеля. — Хочешь выпить — обслужи себя сам!
— Мишенька, — улыбнулся Федор заискивающе, — ты зол на меня по какой-то причине?
— А ты как думал? У меня сегодня пропасть дел из-за тебя сорвалась! Скажи на милость, где тебя черти носили?
Федор неопределенно пожал плечами:
— Да я как-то… Особо нигде..
— Все понятно! По кабакам да срамным девкам шлындал! Что ж, — Михаил смерил его негодующим взглядом, — в наказание произвожу тебя в официанты. Забудь про Михаила Корнеича! Теперь я для тебя «ваше степенство», и попробуй только оговорись или что противу желания гостей сделай, ты мою руку знаешь, за все свои грехи ответишь сполна!
— Слушаюсь, ваше степенство! — склонился в поклоне Федор и угодливо заглянул Михаилу в глаза:
— Чего изволите-с?
— А изволю я, чтобы ты примерно моих гостей обслужил и на глаза мне как можно реже попадался. Сегодня мне твоя рожа, Федька, не по нутру! — произнес высокомерно Михаил, поигрывая своей тростью, и повысил голос:
— И попробуй только учинить какую каверзу или кого-то из моих гостей недостойным словом помянуть, завтра же твоей ноги в моем доме не будет! Пшел вон! — прикрикнул он сердито. — Твое место в углу возле бутылок!
Федька быстро ретировался в сторону столика, уставленного бутылями с водкой и вином, и принялся о чем-то шептаться с лакеем, обслуживающим стол до этого. Тот вышел за дверь и вернулся с фартуком официанта, который Федька тут же натянул на себя, и засуетился возле бутылок.
Алексей отметил все это краем глаза, до сих пор не понимая, с какой целью Иван затеял этот спектакль. А тот, похоже, и не собирался вводить его в курс дела. Отмывшись от тесинской грязи, он опять смотрелся чуть ли не столичным франтом и, к всеобщему удивлению, полностью завладел вниманием Марфы. Целовал ей ручки, обмахивал ее же веером, приносил сельтерскую воду и говорил, шутил и улыбался почти беспрестанно, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток шампанского или произнести очередной тост за хозяев или за прекрасных дам, которые стали истинным украшением вечера.
Прекрасные дамы — Маша и Марфа — раскраснелись от всеобщего внимания и цветистых комплиментов и вели себя весело и непринужденно. Марфа к тому же поразила всех несказанно, явившись к ужину в нарядном платье темно-малинового бархата, отделанного черными блондами. Ее густые темные волосы были уложены в высокую прическу, длинную шею охватывало ожерелье из крупных гранатов. Она и вправду была поразительно красива Гранаты словно подсвечивали ее нежно-матовую кожу, а большие карие глаза в свете люстр казались еще больше и загадочнее.