До рассвета оставалось еще с час, не меньше. Небо едва-едва посерело. Над землей стелился туман, и поэтому людские фигуры больше походили на тени, а фонари, которые были в руках некоторых из них, светили слабо, видно, фитили вкрутили почти до отказа. Алексей и Иван молча наблюдали за странной суетой. Люди, казалось, бестолково перемещались по двору. Потом скрипнули ворота. Четверо казаков, держа за края кусок большой парусины, что-то быстро пронесли через двор. Жалобно, чуть ли не в голос, ахнула Елена Сергеевна.
И атаман грозно шикнул на нее. Затем с крыльца сбежал еще один казак, похоже, что Гаврюха. В руках у него была широкая сумка, которую он накинул на плечо. Опять что-то быстро и взволнованно проговорила Елена Сергеевна. И тут заплакал ребенок. Алексей с недоумением поднял голову и посмотрел на Ивана. Может, ему почудилось, тем более плач сразу же смолк, как оборвался.
Вавилов показал ему кулак и жестом приказал пригнуть голову. Алексей подчинился и вновь выглянул наружу. Казаки несли свой груз, растянув парусину, как флаг, по тропинке, которая вела через огород к бане, и ступали прямо по грядкам.
Посреди светлого пятна виднелось что-то темное, но как Алексей ни силился, так и не смог разглядеть, что это было.
Широкие спины казаков, туман, не отступившая ночная темнота мешали обзору.
Вслед за казаками к бане прошли Елена Сергеевна и Гаврюха. Остальные люди, в том числе и атаман, остались во дворе и стали переговариваться быстрым, взволнованным шепотом.
Казаки подошли к лошадям. Те зафыркали, забили копытами.
Никита Матвеевич что-то отрывисто произнес, видно, приказал. Казаки вскочили на коней, и уже через пару секунд Степан запирал за ними ворота.
Атаман подошел было к крыльцу, поднял ногу на первую ступеньку, но потом вдруг развернулся и направился к сеновалу. Поднялся на несколько перекладин приставной лестницы и прислушался. Затем взобрался еще выше и заглянул внутрь.
Гости сладко похрапывали на роскошных перинах, которые еще с вечера уложили для них поверх сена.
Никита Матвеевич довольно улыбнулся и спустился по лестнице. Кажется, все устроилось наилучшим образом. Он поднялся на крыльцо, огляделся по сторонам. Затем, прислушавшись, посмотрел в сторону баньки, где едва теплился огонек керосиновой лампы, что-то пробормотал сердито и вошел в дом.
— Что случилось? — Алексей откинул пуховое одеяло и сел. — Что ты всполошился? По-моему, обычное дело! Видно, что-то привезли, возможно, контрабанду? Ты что, не слышал, как атаман хвастался? Им за границу сгонять, что в собственный курятник заглянуть.
— Нет, тут что-то другое! — Иван досадливо поморщился. — Черт! Не выспался совсем. То ты под боком ногами бьешь и вопишь как резаный, то казачки по двору шмыгают с фонарями. Что ни говори, но это они от нас таились, иначе зачем Никите проверять, спим мы или нет?
— Может, он просто беспокоился, не разбудили ли нас?
— А зачем тогда пса спустили? Он как раз под нами на цепи бегает. Попробуй только с лестницы сойти. Я от того и проснулся, что Степан его из сарая выпускал. А ведь сам Никита с вечера приказал его запереть, чтобы мы с тобой, если приспичит по нужде, могли спокойно через двор пробежаться.
Понял мою мысль?
— Понял, — пожал Алексей плечами, — но что они хотели от нас скрыть?
— Я не слышал, когда казаки приехали. Правда, сквозь сон почудилось, что кто-то барабанит в ворота. Ну, я одеяло на голову натянул, затем слышу — цепь брякает и Степан на пса матерится. Он на него то ли прыгать стал от радости, то ли облизал. Потом голос Никиты услышал. И показалось мне, что он не столько рассержен поздним визитом, сколько напуган. Ты же сам видел, суетились они, будь здоров. Так всегда бывает при растерянности или при сильном испуге.
— Я это понял, — Алексей зябко поежился. Исподняя рубаха не спасала от утренней промозглой сырости, и он, закутавшись в одеяло, как в кокон, спросил:
— Ты слышал плач?
— Слышал. — Иван достал папиросу, покрутил в руках, но закуривать не стал. Они оба клятвенно пообещали атаману, что не будут баловаться огнем на сеновале.
— Мне показалось, что плакал ребенок.
— Правильно показалось, — усмехнулся Иван, — но не грудной и не младенец. Лет десяти-двенадцати или чуть меньше.
— Откуда ты знаешь? — поразился Алексей.
— Так их же пятеро у меня! — в свою очередь, удивился Иван недогадливости приятеля. — Я этого рева столько наслушался!
— Но я не заметил ребенка. Десять лет, уже большенький. Можно среди взрослых разглядеть.
— Так ты, что ж, ничего не понял? — Иван подсел к нему почти вплотную и, оглядываясь на выход, прошептал:
— С моего места виднее было, чем с твоего. На парусине они что-то пронесли в баню. Небольшое. Я поначалу думал, овца, что ли. А потом как озарило! Ребенка они туда пронесли. То ли раненого, то ли больного. Слышал, как атаманша вскрикнула, словно испугалась чего-то. А она в этот момент то, что лежало на парусине, рассматривала. Потом, видел, с какой сумкой Гавря с крыльца сбежал? С нею военные фершалы ходят. А в руках что-то белое держал, не иначе материю на бинты.
— Но если ребенок больной или раненый, как ты сказал, зачем же тогда им от нас таиться? — вполне резонно удивился Алексей. — Что здесь такого?
— Да я тож про то думаю. Может, примерещилось нам с пьяных глаз всякой чертовщины, а поутру все разъяснится, и сами же смеяться будем над своими дурацкими подозрениями.
— Но все же не следует лезть первыми с вопросами.
Давай посмотрим, что они нам объяснят. Не промолчат же они, в самом деле?
— Попробуем, — согласился Иван. — Может, и правда, овчинка выделки не стоит, а нам от безделья всякая блажь в голову лезет. — Он потянулся. — Жаль, я оставил в доме подзорную трубу. С ней бы все разглядели.
— Ты взял с собой подзорную трубу? — изумился Алексей. — Зачем?
— А на всякий случай, — махнул рукой Иван и подмигнул приятелю:
— Какие мы тогда путешественники без подзорной трубы.
— Это ты здорово придумал, — обрадовался Алексей. — В тайге нам без нее не обойтись. Вдруг где скит обнаружим, близко к нему не подойдешь…
— Постой, какой еще скит? — уставился на него Иван. — Мы приехали тайменя ловить, а не раскольников по тайге.
Оставь эту затею за ради Христа!
— Подожди, не кипятись, — с досадой отмахнулся от него Алексей. — Я перед сном не стал тебе рассказывать, что от сотника узнал. Спать сильно хотелось, но теперь, похоже, уже не заснем, так что слушай. Кажется, об этих ратниках в балахонах или, как ты говоришь, в бахотне, здесь не понаслышке знают. Я старику про эту девицу рассказал, так он не меньше Гаврилы перепугался. Запретил мне даже упоминать о них. Дескать, повсюду у них уши. И самое главное… — Алексей выждал мгновение и с торжеством в голосе произнес: