Так продолжалось довольно долго.

От скуки у Него просыпалась совсем давняя память. Тогда Он тоже жил во мраке, но это был не Мрак – там было тепло и очень хорошо. Откуда-то Он знал, что эту теплую хорошесть зовут «мамой», но произнести этого слова Он не мог, потому что не дышал. Потом случилось невозможное, невероятное и непоправимое – Его извлекли из хорошести, которую Ему дарила «мама», и Он начал видеть, слышать, дышать и кричать, потому что Ему делали больно, но больно делать продолжали. Потом, наконец, боль прошла, и Он снова попал в теплую хорошесть, но это была совсем другая хорошесть, не «мама». Дышать Ему опять не требовалось, однако видеть и слышать Он продолжал, хотя это происходило уже совсем не таким способом, как прежде.

Зато рядом с Ним появились Главные.

Очень скоро Ему стало понятно, что Его основная задача – служить Главным. И они научили Его очень многому, что Он умел теперь…

Скука закончилась, когда главный Главный отдал приказ.

Требовалось приблизиться в Нужному Объекту и в строго определенный момент снять защиту вокруг тела, чтобы один из Главных сумел повредить Нужный Объект. Точно такой же приказ получил и Брат, причем тот должен был выполнить свою задачу первым.

Далее пошла работа в наиболее активном режиме, который Главные называли «атакой». Они почему-то очень любили эту самую «атаку» – Он ощущал, что в такие периоды в них просыпались очень необычные, очень яркие, до поры до времени дремлющие чувства. Они даже умудрялись заражать этим чувствами и Его. И Он начинал понимать, что вот ради этих чувств, похоже, и стоит жить, во всём подчиняясь Главным. В этот момент Он чувствовал себя таким же, как они, равным им, и Ему было просто невыносимо хорошо. Как внутри «мамы»…

Атака продолжалась. Цель Главных становилась все ближе и ближе.

Конечно, несмотря на необычные внутренние ощущения, Он все успевал, тем более что двигался следом за Братом. Именно тому предстояло повредить Нужный Объект, а Он действовал на подстраховке и должен был подключиться к выполнению задачи, если защитники Нужного Объекта помешают Брату.

Брат передавал Ему информацию, которой не слышал никто. Брату тоже сейчас было очень хорошо, и он ощущал всю полноту собственного существования, всю свою необходимость и всю неизбежность победы над противником…

Вот еще чуть-чуть, совсем немного, всего несколько мгновений…

Победа близка!

И тут в окружающем что-то изменилось.

В первый момент Он даже не сообразил – что. И лишь потом понял – Ему больше не удается ощущать Брата. Лишь отголосок испытанной братом жуткой боли долетел до Него…

Он услышал, как один из Главных, отвечающих за систему разведки и целеуказания, крикнул:

– «Джон Стэннис» исчез, господин капитан! Что делать?

– Продолжать атаку! – ответил громко главный Главный. – Что бы ни случилось с «Джоном Стэннисом», мы должны уничтожить этого ублюдка.

Значение последнего слова было Ему не ясно, но ведь в речи Главных, когда они разговаривают между собой, много непонятностей. Тем более что эти слова никогда не мешали выполнению задачи.

Сближение с Нужным Объектом продолжалось.

А потом опять что-то случилось. Невозможное. Невероятное. И уже совершенно непоправимое. Как в тот момент, когда его извлекали из «мамы»…

И он, которому Главные дали имя «Dwight D. Eisenhower», понял, что дальше ничего не будет – наверное, он перестал быть нужен Главным.

Впрочем, их самих уже и не было рядом – он перестал их ощущать, как несколько мгновений назад – Брата. А еще через мгновение на него обрушилась нестерпимая боль, и Его не стало.

Глава двадцать седьмая

Когда их величества вернулись в Новый Нимфенбург, королю Отто доложили, что арестованного охранника можно допросить – его состояние уже достаточно стабилизировалось.

Разумеется, Отто было невтерпеж. Да и Осетру, честно говоря, – тоже.

Требовалось, правда, дождаться местного борца с ментальными блоками, но, как оказалось, следователь, ведущий дело об убийстве великого князя Владимира, уже вызвал его во дворец.

Отто повернулся к росскому императору:

– Друг мой! Вы, я думаю, не против присутствовать при допросе?

– Был бы вам весьма благодарен!

Дворцовая тюрьма в Нимфенбурге, как и в Петродворце, располагалась под землей.

Когда их величества вошли в кабинет следователя, щупач уже был там. И он, и следователь тут же вскочили, приветствуя правителей.

В кабинет принесли еще два стула, и гости уселись.

– Начинайте! – приказал Отто.

Через пару минут в кабинет ввели арестованного.

Походка у него была нетвердой, однако посторонняя помощь ему не требовалась.

Бывшего охранника усадили на табурет, включили «оковы».

Отто кивнул щупачу:

– Приступайте!

Щупач, невысокий мужчина с благообразной седой бородой, закрыл глаза, напрягся.

Некоторое время ничего не происходило.

Потом щупач повернулся к королю:

– Блок есть, ваше величество! Однако снять его не получается. – Физиономия его сделалась виноватой.

«Похоже, господам следователям тут ничего не светит, – подумал Осетр. – Почему бы и не попробовать? Хуже не будет!»

Он мысленно скомандовал себе «Магеллановы Облака – достойные спутники нашей Галактики».

И тут же убедился в бесполезности собственных усилий – серого тумана вокруг не возникло.

Способности возвращаться не пожелали.

Пришлось их величествам убраться из тюрьмы несолоно хлебавши.

– Это лучший фрагербритский щупач, – раздосадованно сказал Отто, когда они поднимались в лифте. – Не знаю, что и делать.

Осетр пожал плечами: с теми фактами, что обнаружились на борту линкора «Дуайт Эйзенхауэр», дополнительных доказательств от какого-то там охранника и не требовалось.

То есть они бы потребовались для суда над ним.

Но суд теперь может и подождать. Великого князя Владимира все равно не вернешь…

В этом смысле он и ответил фрагербритскому королю.

– Пожалуй, вы правы, друг мой, – ответил тот. – Но у меня есть другое предложение. Давайте, я отдам его вам. Возможно, ваши щупачи окажутся посильнее моего.

Осетр мысленно усмехнулся: похоже, Отто уже морально готов к мысли, что у россов всё возможное посильнее, чем у фрагербритцев.

Впрочем, и не удивительно: события последних дней только утверждали его в этой не очень приятной мысли.

– Нет, дорогой друг. Он совершил преступление здесь, на Вайсбурге. Значит, здесь и должен быть осужден. А уж когда именно это произойдет, меня не слишком заботит.