Федоров принимал доклад в штабе. Так ополченцы называли просторный, хотя и безнадежно старый дом в центре деревни. Когда отряд вошел в Сосновку, командир сразу направился к штабу, прихватив с собой Бажова и двух бойцов-конвоиров. Остальные ополченцы разбрелись кто куда.
Странный все-таки был отряд. Тимофей это сразу заметил, но только теперь задумался об этом всерьез. Командир сначала побоялся атаковать того, кто уложил двух его бойцов, а потом Федоров еще и бросил раненых и убитых на поле боя. Казалось бы, крышка авторитету, но Федорова все равно слушались. А теперь все разбрелись по хатам, словно после рабочего дня. Никакой дисциплины и всяких там военных ритуалов… или хотя бы полувоенных. Понятно, что ситуация сложилась нестандартная, но даже с учетом ситуации… как-то ненормально это выглядело.
Выслушивать доклад Федоров уселся в солидное кожаное кресло, которое никак не вписывалось в убогую обстановку деревенского домишки. На фоне облезлого шкафа, пыльного дивана у стены и покрытого грязной клеенкой стола кресло выглядело, как «Феррари» в колхозном автопарке. Откуда оно вообще тут взялось? Впрочем, более важным был вопрос, почему басовитый не начал доклад, пока Федоров не уселся на свой трон?
Бажова вдруг осенило. Это и был ответ! Трон! Этот партизанский командир чувствовал себя местным царьком. И все остальные относились к нему соответственно. Что за бред? Ну, это у них надо спросить. На чем может базироваться авторитет царька? Явно не на его личных качествах. Заботливостью о подданных и справедливостью он не отличался. Значит, имел какой-то козырь в рукаве. Какой? Допустим, волшебный талисман или ключ от сейфа с несметными богатствами, или же он знал какую-то тайну, без которой людям здесь не выжить. Необязательно это правда, он вполне мог просто убедить «подданных», что знает эту тайну. Но сути дела этот нюанс не менял. Федоров держал всех на коротком поводке не потому, что он выдающийся стратег, политик или администратор. Причина была иной. Какой – пока неясно, но другой.
– Докладывай, – разрешил Федоров, усевшись поудобнее.
– А чего там долаживать… – басовитый махнул рукой. – Колобок еле дышит. Мы его к Варваре отнесли. А Степана в поле оставили, только ружо забрали. Вот.
Боец поставил ружье в угол.
– А где второе? – Федоров строго посмотрел на ополченца.
– Так… это… его Охотник забрал.
– Кто?!
– Ну, Охотник. Вертухай бывший. Он, получается, стрелял. Потом, глядим, вышел из леса, взял ружье и Степану в голову – ба-бах! А потом опять в лес. И те двое с ним.
– А вы?
– А мы… когда добежали, поздно было. Никого. Мы в лес заглянули, да без толку.
– Без толку, потому что вы бестолочи, – Федоров нахмурился. – Бежали, заглянули. Врешь ведь, вижу по глазам! Не бегали вы и не заглядывали. Ружье цапнули и драпанули оттуда. Так было?
– Ну-у…
– Пошел вон! – Федоров поморщился и повелительно махнул рукой. – Только недалеко! На крыльце жди!
Боец осторожно открыл скрипучую дверь и буквально выскользнул из домишки. При его комплекции такая гибкость казалась странной, но чего ни сделаешь, чтобы не раздражать царя. И змеей обернешься, и соколом, и серым волком, если потребуется.
Входная дверь вдруг снова заскрипела, теперь громко, да еще и громыхнула о стену. В штаб ворвался чумазый, как черт, боец. Какое-то время он ловил ртом воздух, пытаясь отдышаться, а затем выпалил на одном дыхании:
– Шухер, Иваныч, химики!
– Сюда идут? – почему-то удивленно спросил Федоров.
Боец закивал и несколько раз махнул, как бы указывая, с какого направления приближаются химики.
– Это кто? – уточнил Бажов.
– Военные, – Федоров встал с «трона» и застегнул куртку. – Лисутин, далеко они?
– Там, – боец снова махнул, – на развилке. С востока идут.
– Ты уверен, что сюда? На развилке ведь можно и к нефтебазе свернуть. Хорошо все разглядел?
– Как тебя! Они притормозили, Охотника увидели. Кудашов с ним перетер, и колонна дальше двинулась. Сюда.
– Опять Охотник, – недовольно проронил Федоров. – Чертов бродяга! Вечно от него проблемы.
– А это кто? – спросил Тимофей.
– Охотник? – Федоров искоса взглянул на Бажова. – Есть тут один… субъект. Уж не знаю, почему, но сильно нас не любит. Чуть что, сразу стреляет.
– Это он вашу зондер-команду положил?
– Он самый.
– Он мне нравится. – Бажов с вызовом уставился на Федорова.
Партизанский царек не поддался на провокацию. Даже не поморщился. Просто сделал вид, что не расслышал.
– Сбор через пять минут. – Федоров кивком приказал бойцу выйти и донести приказ до всех ополченцев. – Что ж, господин Бажов, придется нам продолжить беседу в более надежном месте. Это недалеко. Час прогулочным шагом.
– А если я не пойду?
– Тогда мы вас понесем, – ответил Федоров раздраженно. – Свяжем еще и по ногам и понесем, как смотанный ковер в химчистку. Хотите почувствовать себя вещью?
Федоров взглянул на часы, а затем потянулся к лежащим на столе ремням, как бы намекая, что ответ следует дать незамедлительно.
– Хорошо, – буркнул Бажов. – Пойду. Но…
– Достаточно! – перебил его Федоров, вскидывая руку. – Пока вы не брякнули что-нибудь героическое, но глупое, остановитесь и еще раз все обдумайте. В пути у вас будет время. И помните главное, Тимофей, мы с вами живые люди. А те, о ком вы печалитесь, уже практически мертвяки. Через шесть часов взойдет луна и все для них закончится. Раз и навсегда. Ведь с того света еще никто не возвращался.
– Известен один случай, – хмуро возразил Бажов. – К тому же местные зомби не на том свете находятся. Очень даже на этом.
– Не имеет значения. – Федоров взял ружье и указал Тимофею на дверь. – Прошу. Обратного пути у зомби про-осто нет.
Последнюю фразу он негромко пропел на мотив популярной в восьмидесятых песни. Тимофей скрипнул зубами. Федорову было легко веселиться. Он адаптировался ко всей творящейся вокруг чертовщине и больше не принимал происходящее близко к сердцу. А вот Бажов, хоть и гулял по окрестностям целых два месяца, только час назад осознал, насколько все серьезно. Только когда потерял дорогого сердцу человека. Пусть тайные отношения с Наташей складывались неровно и особых перспектив не имели, Тимофей глубоко переживал за подругу. Да и не будь у них вовсе никаких особых отношений, окажись на месте Наташи тот же Сева, все равно Бажов воспринял бы трагедию коллеги, как свою личную. Такой уж характер, такое воспитание и так далее.
Очутившись на крыльце, Бажов первым делом разыскал взглядом Севу. Оператору, в отличие от Тимофея, руки не связали, но конвоира к нему все-таки приставили. И к Бажову – тоже. Все тот же рослый басовитый мужик ухватил Тимофея за локоть и одним рывком сдернул с крыльца, да прямиком в неровный строй. Получилось, что Сева остался где-то в голове будущей колонны, а Бажов в самом хвосте, поблизости от Федорова.