– И есть идеи, зачем я им понадобился?

– Идеи есть, но до конца они еще не оформились. Так мы заключим пакт о ненападении?

– Разве у меня есть выбор?

– Если ты хочешь найти ответы на все интересующие тебя вопросы, то нет.

Эпилог

Шел третий месяц полета «Одиссея». Почти все находящиеся на борту люди уже лежали в своих криокамерах, где они пробудут до самого конца путешествия. Бодрствовали всего несколько человек: я, двое ученых, заканчивающих отчеты об эксперименте Визерса, один из пилотов корабля и сам генерал, который все время проводил в каюте, очевидно разрабатывая свой новый великий план.

Крейсер двигался в энергосберегающем режиме. Все ненужные системы отключены от реактора, лишние площади законсервированы, свет в коридорах и то горит вполнакала.

Закончив упражнения в тренажерном зале и приняв душ, я отправился в ходовую рубку и нашел капитана Штирнер, первого пилота «Одиссея», в кресле штурмана. На тактическом дисплее красовалась карта этого Сектора космоса, система, к которой мы летели, слегка подсвечена красным.

Если не произойдет ничего экстренного, то корабль будет двигаться на автопилоте почти до самого пункта назначения, и потому постоянного присутствия пилота в рубке не требовалось, но Кира проводила здесь много времени. Она нервничала перед погружением в криостазис, и привычная обстановка добавляла ей уверенности. Пилот чувствует себя лучше всего, когда его руки лежат на управляющих джойстиках, курс проложен, а бортовой компьютер сообщает об отсутствии неисправностей, – так она мне говорила.

Наш черед лечь в навороченные холодильники должен был наступить через два дня.

– Странно все вышло, – сказала Кира. – Вроде бы мы летели убивать Визерса, а теперь я пилот на его корабле, а вы вместе строите дальнейшие планы и обсуждаете стратегию.

– Странно, – согласился я. Не знаю, чем руководствовался Визерс, когда решил доверить последнюю вахту капитану Штирнер, но мне это решение нравилось. – В моей жизни такие странности встречаются на каждом шагу, и я уже почти привык. Друзья оказываются врагами, враги – союзниками, вчерашний массовый убийца может оказаться спасителем человечества. Мир безумен.

– Мы проведем в полете двести пятьдесят лет. Когда мы прилетим на место, это будет уже совсем другой мир.

– Но он тоже наверняка окажется безумным, – сказал я.

Двести пятьдесят лет – это большой срок, и он утроится, если Борхес, планета, куда мы направляемся, не пережила последствий гиперпространственного вихря. Борхес – аграрный мир, способный прокормить себя сам, и, в теории, он должен довольно легко пережить изоляцию, но… в чем вообще можно быть уверенным? Мы ведь даже наверняка не знаем, состоялась ли в гиперпространстве та буря, которую пытался устроить Визерс…

– Кстати, о безумии. Гастингс не хочет ложиться в криокамеру. Говорит, что уже слишком стар для всего этого.

Питеру Гастингсу, одному из ведущих специалистов по сверхновым, было сто семьдесят шесть лет. Удивительно, что Солу вообще удалось втянуть его в свой проект и вытащить за пределы Солнечной системы, где наиболее продвинутые клиники Альянса обеспечивали особо ценным гражданам больший срок жизни.

Я пожал плечами. Если старикан заартачится, можно просто стрельнуть в него из парализатора и затолкать в холодильник против его воли.

– Говорит, что протянет еще лет десять, не больше, – сказала Кира. – Хочет провести их здесь. Дожить остаток жизни в полном одиночестве на корабле.

– Видимо, новый безумный мир его совсем не интересует.

– Он собирался поговорить об этом с Солом. Как думаешь, Визерс может такое позволить?

– Почему бы нет? – пожал плечами я. – Технически это вполне осуществимо. Корабль все равно не будет полностью обесточен, а Гастингс редко покидает пределы своей каюты. Еды и кислорода одному человеку тут хватит и на тысячу лет, что уж говорить о десяти. Если в будущем он Визерсу не понадобится, то я не вижу причин, чтобы отказать ему в этом капризе.

– Десять лет в полном одиночестве. – Кира передернула плечами, скинула ботинки и забралась в штурманское кресло с ногами. – Я тоже не горю желанием опять лезть в холодильник, но это…

– Может быть, он просто устал от людей? Он ведь всю жизнь провел на Земле, а там очень много людей.

О том, что случится со всеми этими людьми, когда они поймут, что отрезаны от остальных систем, мы старались не думать. Землю с ее проблемами перенаселения и вытекающим отсюда дефицитом питания и жилья ожидали не лучшие времена. Если правительство Альянса каким-то чудом останется на своем месте, то миллиардам людей на своей шкуре предстоит узнать, что такое «социальный минимум», и вся Солнечная система грозит превратиться во «вселенную неудачников».

Действительно, странно все вышло.

Если план Визерса не сработал, то где-то далеко сейчас по-прежнему идет война, маневрируют по космосу боевые корабли, объявлена мобилизация и очередные планеты готовятся отбивать вторжение. Если у генерала все получилось, то у людей, кленнонцев и скаари совсем другие проблемы, и каждая планета будет решать их самостоятельно. Где-то начнется голод, где-то случится политический кризис или религиозная война, кто-то впадет в варварство, кто-то получит дополнительный толчок к развитию… Как бы там ни было, мир, в который мы прилетим через двести пятьдесят шесть лет, уже не будет похож на мир, который мы покинули.

Что ж, у меня такое будет не в первый раз. Да и срок сейчас на порядок меньше.

Вряд ли перемены окажутся такими глобальными, как тогда, когда я распрощался со своим родным двадцать первым веком.

В любом случае множество вопросов все еще требует ответов, множество дел ждет завершения. Им придется ждать еще двести пятьдесят лет.

– А что, если нам последовать примеру Гастингса? – предложил я. – Наплюем на стазис, останемся здесь, вдвоем… ладно, втроем, но на старикашку можно не обращать внимания. Нас ждет много лет тишины и покоя в обществе друг друга.

– Пойми меня правильно, Лёша, – сказала она после небольшой паузы. – Я пилот, я люблю космические корабли и космос. Вполне возможно, что я люблю и тебя, но… это будет не та жизнь, о которой мечтаешь, и не та, которую я хотела бы прожить. Впрочем, и ты тоже. Я не уверена, что это вообще можно назвать жизнью. Десятки лет медленного и скучного увядания…

– Да, мы слишком привыкли действовать, – согласился я. – Ты пилот, я десантник. Мы и десяти лет не продержимся.

– Наверняка свихнемся от скуки. Потому что это не жизнь. Жизнь – она где-то там. – Кира махнула рукой в сторону тактического дисплея. – И раз уж мы остались живы, я хотела бы посмотреть, чем все закончится.

– Значит, послезавтра нам пора в холодильник, – хмыкнул я. – И будем надеяться, что в следующие десять лет Гастингс в припадке безумия не попытается заглушить реактор или направить корабль в центр какой-нибудь звезды.