В душе Ольги тут же проснулась злость.
— Черта с два! — сказала она. — После жизни у Вершителя меня не так-то просто сломать. Попотеют они!
Макаров смотрел на нее, словно оценивал.
— Ой! — спохватилась она. — Садитесь, Дмитрий. — Она подвинулась, освобождая половину матраса.
Макаров остался стоять.
— Вы меня боитесь? — ехидно спросила Ольга. И опять поразилась самой себе.
Вроде бы смертельная опасность грозит, а она какими-то флиртовыми играми занимается!..
— Да нет, ваше высочество, не боюсь, — сказал Макаров.
И осторожно сел рядом.
Он не коснулся ее, но Ольга почувствовала, как от него к ней будто искра пробежала.
И мгновенно исчезла злость и желание флиртовать. Сердце заколотилось как бешеное. Потом нахлынула нежность.
Он был рядом, совсем близко. Руку протяни — и дотронешься… Губами коснись — и умрешь от бесконечного счастья…
Но это вряд ли могло продолжаться долго.
И пришел страх. Нет, не за собственную жизнь. Страх за него, того, кто был ей сейчас дороже этой самой жизни.
А следом за страхом в душу хлынуло чувство благодарности.
Потому что рядом с этим парнем она почувствовала себя женщиной.
Это было давно забытое ощущение, еще с тех пор, когда она жила в Петергофе с папой, мамой, братом и сестрами и не очень ловко заигрывала с кавалерами на многочисленных дворцовых балах.
Страх с благодарностью сменяли друг друга, накатывались на ее душу волнами, все более и более высокими, штормовыми, ураганными, колотились в сердце, заполняли его и снова откатывались…
Она чувствовала, что времени у них с Дмитрием осталось очень мало. Но не в этом было дело.
Она поняла, что это не просто страх и благодарность.
Она поняла, что любит этого сильного мужчину, любит, и ничего и никого ей сейчас не надо. Кроме него. А там — будь что будет!
— Нас обоих убьют, я знаю…
Это было не то, совсем не то, что она хотела сказать, но произнести «то» язык не поворачивался.
В конце концов, девушке не должно говорить о любви первой… Именно так ее учили мамки и няньки!
А потом она снова подумала о считаных минутах, которые остались у них, и рванулась к нему, прижалась к его плечу.
— Дима! Возьми меня, пожалуйста! — И судорожно потянула липучку на лифе платья, открывая любимому то, чего он был сейчас достоин.
Бюстгальтеры она не носила — не требовалось.
Секретарь застыл, словно превратился в ледышку. Бесконечно долго сидел — пока она, все поняв, не отодвинулась. Тогда он сказал:
— Простите, ваше высочество. Я не могу. Она залепетала:
— Ты боишься моего брата? Но ведь он никогда не узнает. Если останусь жива, я ему никогда ничего не скажу А если нас сегодня убьют, то не все ли равно?
Макаров коротко мотнул головой:
— Я не могу.
В Ольге вдруг проснулась ярость отвергнутой женщины.
Нужно встать и залепить ему пощечину. Так чтобы кровь бросилась ему в лицо, и… и… и…
Однако что-то изменилось вокруг.
Макаров снова застыл. Но ледышкой он теперь не был. Он словно прислушивался к чему-то внутри себя. Как недавно в парке…
А потом секретаря снесло с матраса. Будто пружиной подкинуло…
Ольга во все глаза смотрела на него и ничего не понимала.
Он как-то сжался, словно уменьшившись ростом. Но нет, так только казалось — на самом деле он превратился в сплошной комок мышц.
Это Ольга поняла каким-то неведомым, звериным чувством. А скорее, даже не поняла. Просто в ней вновь ожила надежда, ибо без надежды жить нельзя, а надеяться теперь больше не на кого. Только на этого человека, от которого веяло силой и безопасностью.
И сейчас для нее было совершенно не важно, что он переоценил себя, ибо распахнулись обе створки двери, и в комнату ворвалось человек двадцать, и каждый был вооружен.
— В угол! — крикнул Макаров. — В угол!!!
И Ольга подчинилась приказу. Слетела с места и на четвереньках ринулась в дальний угол комнаты, зачем-то волоча за собой проклятый матрас, будто собиралась спрятаться под ним. Будто он мог быть защитой от оружия… Ей очень не хотелось смотреть на то, что бандиты сделают с «росомахой», но она пересилила себя — оставила матрас и, распластавшись на полу, повернула голову.
Нападавшие окружили секретаря кольцом, наставив на него оружие, но не подходя близко.
А дальше началась полная чертовщина.
Там, где только что стоял Дмитрий, его уже не было. А один из нападавших медленно оседал на пол. Раздался негромкий звук, будто кто-то щелкнул языком, и начал падать еще один бандит — на противоположной стороне круга. Потом щелчки пошли чередой. Фигура секретаря возникала и исчезала — то возле одного человека в маске, то возле другого.
Что он делал, Ольга заметить не успевала, но бандиты чередой падали на пол.
Третий, четвертый, пятый, шестой… В кругу черных масок возникали дыры, и никто не успевал сомкнуть ряд. «Росомаха» на мгновение исчезал, на мгновение появлялся… Люди валились как подкошенные. Еще, еще, еще… Несколько мгновений, и щелчки затихли, а люди перестали падать. Потому что почти все уже легли на пол и замерли в самых неудобных позах. На ногах оставался всего один бандит. На лице его уже не было черной маски. Он остервенело крутил головой и дергал стволом оружия. Глаза его были круглыми от ужаса, рот перекошен. А Макаров все исчезал и появлялся, исчезал и появлялся, то тут, то там, то справа, то слева…
Так, что в глазах у Ольги зарябило.
Ствол оружия дергался, как будто по нему безудержно колотили.
Похоже, «росомаха» играл с последним бандитом, как кошка с мышкой…
Наконец, оружие дернулось с такой силой, что едва не вырвало руки своего хозяина. И ударилось о стену.
Дмитрий перестал мелькать, возник прямо перед бандитом.
— Вот и все, мой друг, — сказал он на галактосе.
Обезоруженный противник заморгал, скривился. И бросился к двери.
В комнате возник какой-то новый звук.
Макаров прыгнул следом за беглецом. Теперь его движения были не столь быстры, и Ольга успела заметить, как он рубанул врага по шее и как успел схватить падающего обеими руками за голову…
Через пару мгновений последний бандит тоже лежал на полу. Ничком. Но перекошенное лицо его было обращено к потолку.
А Ольга только теперь сообразила, что родившийся звук был визгом насмерть перепуганного человека. Точнее — будущим визгом. Потому что полную силу он набрать так и не успел…