— А теперь давай поговорим о том, ради чего ты летала на Вайсбург… Как тебе показался Отто Тринадцатый?
— Мужчина как мужчина. Любит своих детей. Умен. Учтив. Выдержан. И по-моему, крайне заинтересован в союзе с нами.
Император оживился:
— Почему ты так решила?
— Ну-у… Это заметно. Кабы не был заинтересован, вполне мог бы испортить мне все настроение, натравив на меня своих следователей после похищения. Но мне даже ни одного вопроса не задали. Макаров отдувался.
— А как тебе показалось?… В чем причина этой его заинтересованности? Только ли в том, что ему пора выдавать замуж старших дочерей?
— Ну, это вряд ли. Он — король, а не простой мужчина. И дал своим дочерям настоящее королевское воспитание. Все они прекрасно понимают, что рождение их будущих семей — акт государственной политики, в первую очередь. А для личных отношений — уж что останется!
— То есть дело не только в наличии девиц на выданье?
Ольга пожала плечами:
— Не знаю, Миркин. Макаров говорил потом, уже на обратном пути с Вайсбурга, что организация, выступающая против нашего с фрагербрит-цами договора, была создана излишне поспешно. Странно поспешно. Что еще совсем недавно Отто о сближении с Империей и не помышлял. Что должен быть какой-то сторонний фактор, резко изменивший его первоначальные замыслы. Но я, честно говоря, о подобном факторе и не догадываюсь.
Император почесал затылок:
— Отто и в самом деле прежде стремился к союзу с бразильянцами. Мне даже казалось, что он непременно даст нам от ворот поворот… Ну хорошо… А что ты скажешь о принцессах?
— Я бы, если решила жениться, выбрала Роза-линду. Маргарет и Сабина, мало того что постраш-нее будут, но и просто глупые курицы. — Ольга фыркнула. — Нет, ну если тебе просто нужна машина для рождения наследника, то флаг в руки! Тогда все равно на ком. Однако единомышленницами старшие тебе вряд ли будут. Я разговаривала со всеми. У старших на уме только тряпки, балы да сплетни. Они даже проболтались, что папенька очень заинтересован выдать кого-нибудь из них замуж за тебя. Розалинда же — совсем другая. Ну да, тоже не красавица! Так красавицы вокруг тебя всю жизнь виться будут. Только мигни… Извини за грубость, любая в твою постель полезет в расчете на возможные привилегии. И вообще, брат, не ты первый и не ты последний. Сам прекрасно знаешь о любовных приключениях царственных особ. А не знаешь, так почитай исторические материалы.
— А самая младшая? Натали… Ольга снова фыркнула:
— Миркин! С каких это пор ты в педофилы заделался?! Она ж еще ребенок! Тогда уж подождать придется, пока вырастет.
Император посмотрел на сестру с сомнением. И сказал:
— Я понял твою точку зрения. Буду думать.
В комнату вошла фрейлина: — К вам посетитель, ваше высочество. Капитан Дмитрий Макаров.
Сердце Ольги дало перебой.
Сейчас она увидит его. О ком мечтала с тех пор, как вернулась на Новый Санкт-Петербург.
— Пригласи! — Ольга с трудом сдержала рвущуюся из горла дрожь.
Фрейлина исчезла, и через несколько мгновений на пороге возник Он.
Разумеется, за столь недолгое время он ничуть не изменился. Та же косая сажень в плечах, та же узкая талия, те же внимательные серые глаза… Только в военной форме «росомах».
— Здравия желаю, ваше высочество!..
Он запнулся, и Ольге показалось, что ему хотелось ляпнуть что-нибудь типа «Капитан Макаров по вашему приказанию прибыл!»
— Здравствуйте, Дмитрий! Проходите, присаживайтесь!
Казалось, он был удивлен. Но если и удивлялся, то недолго. Прошел к дивану, присел на краешек. Знакомая выправка, знакомые движения… Но что-то было не то! Ольга смотрела на него.
Да, этот человек, несомненно, знал ее. Но между ним и ею не было сейчас той близости, которая неизменно возникает между людьми, прошедшими через совместные испытания.
Тут совершенно неважно — мужчина с женщиной, два мужчины или две женщины. Это вообще связь, не имеющая никакого отношения к сексу. Это нисколько не любовь. И даже не дружба. Это, скорее, сопричастность. Со-причастность. Совместная причастность к общему прошлому.
Между Ольгой и этим «росомахой» сопричастности не было.
Вот только в чем причина? В том ли, что там, на Вайсбурге, были общие переживания, общая тревога и общая возможность смерти, а здесь только общая стопроцентная безопасность? Нет, не стопроцентная, конечно, — такой безопасности не бывает нигде, всегда есть вероятность погибнуть, при любой защите и при любом количестве охранников. Даже во чреве матери, где ребенок чувствует себя наиболее защищенным… Скажем так — безопасность максимально возможная в существующих условиях.
А может, причина лежит вовсе не в области эмоций?
Ольга по-прежнему смотрела на Макарова, однако прислушивалась теперь к себе.
Где она, та внутренняя дрожь, какую она ощущала в его присутствии совсем недавно?! Где желание прижаться, почувствовать крепкие мужские объятия?
Пауза затягивалась, и с этим ничего нельзя было поделать.
Нет, он — вовсе не Он.
Человек, сидящий сейчас перед Ольгой, был ей совершенно не интересен. Не будь памяти о его существовании в недавнем прошлом, Ольга, встретив бы этого красавчика в толпе, даже не оглянулась.
Что с нею происходит?
Пауза затягивалась. И надо было что-то говорить…
В конце концов, существуют правила приличия. В конце концов, гостеприимство обязывает. В конце концов, парень явился сюда по ее приглашению…
— Как служба, Дмитрий? Он снова удивился.
— Спасибо, ваше высочество! Со службой все в полном порядке! Я очень благодарен его императорскому величеству за то, что он сделал для меня!
Ольга слушала его и вновь поражалась самой себе.
Еще час назад она представляла себе скорую встречу совсем по-другому.
Нет, понятное дело, что вовсе не собиралась бросаться ему на могучую грудь. Но очень хотелось снова ощутить то чувство благодарности, что было испытано, когда им удалось вырваться из лап вайсбургских похитителей.
Благодарность, за которой последовала признательность, а следом, очень скоро, и привязанность…
Но сейчас не было никакой благодарности и признательности. И уж тем более — привязанности!
И не существовало никаких вопросов, кроме «Могу ли я что-нибудь для вас сделать?»
Словно у попечительницы фонда призрения к обитателю дома престарелых…
Но это был бы совсем неподходящий вопрос.
И, ощущая себя полной идиоткой, она заговорила о погоде, вспомнила столичные сплетни — из тех, что средства массовой информации доносят до народа.