Я даже к Ворошилову поначалу почувствовала что-то вроде симпатии, хотя он делал все, чтобы этого не случилось. Шутки у него не получались, к тому же он несколько раз пытался серьезно поддеть Суворова, что-то на предмет несостоятельности российской армии, и рассказать, как обстоят дела по этому поводу в Штатах. К тому же, он почему-то враз забыл добрую половину русского языка, и насыщал свою речь американизмами вроде «ливинрум», «сабвей», «деливери», «чайна фуд» и прочими словечками. Возможно, он хотел таким способом самоутвердиться в наших глазах, не знаю, но в моем понимании, это не способ, а дешевый выпендреж. И это выглядело напыщенно и смешно, но и жалко одновременно.
Клим в моих глазах несколько съежился в размерах, и я уже удивлялась, почему с таким волнением восприняла его появление. Я была благодарна Римме, что она не стала меня при всех расспрашивать, что случилось на самом деле, и появление Суворова восприняла спокойно, с одной стороны потому, что занята была своим доктором, с другой — поняла, что Клим по какой-то причине мне не слишком приятен. Беседа шла бестолковая, мы перескакивали с одной темы на другую. Тамара то и дело подносила горячий самовар и наполняла блюдо горячими пирожками. На свежем воздухе у меня вдруг проснулся аппетит, и я не раз ловила на себе удивленный взгляд Риммы, она ведь не знала, что это последствие тех волнений, которые мне пришлось пережить.
Суворов быстро нашел общий язык с доктором. Они принялись обсуждать последствия стрессов, и я подумала, что это обо мне. Последствия я снимала Тамариными пирожками, и опомнилась только тогда, когда заметила, что никто кроме меня уже ничего не есть.
Солнце скрылось за домом, и мрачная тень накрыла беседку. И я вдруг подумала, что все сейчас закончится. Суворов уедет, а я останусь одна в этом огромном пустом доме. И мне стало так зябко, так тоскливо, что захотелось завыть во весь голос на узкий серп молодой луны, проявившийся на еще светлом небе. Одуряюще пахли мои петунии и алиссумы, а из соседнего двора послышался голос Раисы:
— Тимочка, лапочка, иди скорее к маме.
Звонко залаяла собака, а Раиса подошла к забору и заглянула в наш двор. Тотчас разглядела нас в беседке, и расплылась в улыбке.
— Риммочка! Анечка! Добрый вечер! — она вся исходила патокой, но зоркий ее взгляд остановился на мужчинах. Она быстро взбила и так пышную гриву волос, даже в наступающей темноте было видно, как засверкали ее глаза. — А у вас компания! — Произнесла она игриво. — И какие славные мужчинки! Чай пьете?
Последняя фраза была произнесена тем самым тоном, который однозначно подтверждал ее готовность присоединиться к нашей компании. Я посмотрела на Римму, она едва заметно покачала головой. И, я возможно, более резко, чем следовало, ответила:
— Мы уже расходимся! Нашим гостям пора возвращаться в город.
Раиса презрительно фыркнула и отошла от забора. Но в дом не вернулась, осталась во дворе. Ее разбирало любопытство, и она продолжала вертеться недалеко от забора, попеременно призывая Тимочку вернуться к маме, и бросая взгляды в сторону беседки.
Но не только Раиса, Суворов, от которого я менее всего этого хотела, тоже понял мои слова, как намек, что пора расходиться. Он поднялся на ноги и стал торопливо прощаться. Видно, на моем лице слишком явно проявилось разочарование, потому что Римма тут же бросилась спасать положение.
— Александр Васильевич, дорогой! Вы не так поняли. Мы сейчас перейдем в дом, а то налетят комары, никакого удовольствия не получится.
Но Суворов бросил беглый взгляд на часы и развел руками:
— Нет, нет, мне надо спешить. До города далеко добираться, да и работа недоделана на сегодня. Клумбы во дворе надо полить, да на детскую площадку песок завезли, следует песочницу заполнить.
Все уставились на него с недоумением, ведь я его представила бывшим военным, пограничником, и вдруг клумбы, песочница… Мне даже показалось, что он намеренно рассказал о своих занятиях, чтобы ни у кого не осталось иллюзий по поводу его нынешней службы.
— Александр Васильевич работает сейчас дворником, — сообщила я угрюмо. Мне не понравилась злорадная ухмылка Клима, кажется, он поверил, что Суворов для него никакой опасности не представляет. И, правда, что значит простой российский дворник по сравнению с ним, успешным американским бизнесменом? Но Александр, казалось, не обратил внимания ни на ухмылку, ни на удивление, которое промелькнуло на лице у Риммы, и на ее вопрошающий взгляд, который она на меня устремила. Я ее хорошо понимаю, несмотря ни на что, весь вечер ее мучил вопрос, в какие переделки можно попасть, чтобы лишиться всей своей одежды, и вдобавок заявиться домой в компании никому не известного дворника.
Из деликатности и нежелания выносить щекотливый разговор на люди, она все свое внимание обратила на гостей, но каких сил ей стоило не выказать свое изумление, об этом знаю только я. Равно как и о том, что, чуть позже мне предстоит вынести настоящий допрос с пристрастием. Впрочем, мне самой не терпелось рассказать обо всем, и я не боялась ее вопросов, потому что за весь день не совершила ничего предосудительного. Разве что… Я посмотрела на Суворова. В вечернем сумраке его загорелое лицо казалось почти черным, и только белки глаз отсвечивали.
Римма засуетилась.
— Александр Васильевич! Спасибо что остались попить с нами чаю. Заезжайте, мы всегда будем вам рады…
— Спасибо, — он склонился к ее руке и поцеловал ее. — Все было замечательно. Я очень рад нашему знакомству.
— Кстати, — раздался голос Клима, — Римма Витальевна — знаменитая писательница. На днях мы заключили с ней договор об издании ее книг в Штатах.
Не знаю, для чего он это сказал. Возможно, хотел еще раз дать понять Суворову, кто мы, а кто он. Меня передернуло от злости. Я посмотрела на Клима и покачала головой «Постыдись! Что ты лезешь, когда тебя не спрашивают?» Но сытый детина с холеной физиономией, моих немых упреков не понял. Он сидел, развалившись в кресле, и нагло улыбался.
«Ублюдок!», — я не посмела произнести оскорбление вслух, не хотелось, чтобы у Суворова сохранилось превратное мнение обо мне, но я невольно сжала кулаки, мысленно поклявшись разделаться с Ворошиловым при первом удобном случае.
Суворов, вероятно, понял, что со мной происходит, потому что слегка коснулся пальцами моей руки, словно предупредил: «Остынь!», и обратился к Римме.
— Очень приятно, Римма Витальевна. К сожалению, я ваших книг не читал, но много о них слышал. Теперь обязательно прочитаю.
И я подумала, что это сказано не для красного словца, обязательно прочитает. Не знаю, почему я так расслабилась, вмиг отказав Климу во всех его достоинствах, и вмиг приписав их Суворову? Возможно, мне захотелось в кого-то поверить? Понять, что есть на свете настоящие мужчины, в которых можно обрести надежную опору в жизни? Нельзя сказать, что я потеряла способность трезво рассуждать. Скорее всего, и Суворов окажется мифом. И все мои фантазии развеются тотчас, как я познакомлюсь с ним поближе… И снова мне пришлось наступить на горло собственной песне. Сейчас я провожу его, и на этом наше знакомство закончится. Нельзя распускаться, у меня есть дела поважнее: не позволить этой девке заграбастать моего Сережу и сохранить семью.