Но скажи ему кто-нибудь два года назад, что наступит время, и мысли его будут не об Алине, а об этой русоволосой девушке с ясными голубыми глазами, которую он помнил младенцем, а потом голенастым подростком, разве не принял бы он того за идиота? А теперь сам ведет себя как подлинный идиот и почти не удивляется этому. И все потому, что до сих пор не может разобраться, отчего лишилась покоя его душа и никак не успокоится сердце.
Странно, очень странно все, что с ним происходит! И неудобно! Мешает сосредоточиться на более важных делах, приводит в смятение и отвлекает… Почему вместо того, чтобы серьезно задуматься над тем, что их ждет завтра, он мечтает обнять эту женщину, прижать ее к своей груди и не отпускать до тех пор, пока ее сердце не забьется в унисон с его растревоженным сердцем. И тогда он коснется губами ее нежных губ, таких теплых и податливых…
Митя закрыл глаза, испугавшись, что Маша прочтет его мысли, разбудившие его воображение: оно очень живо воссоздало в памяти вкус ее губ. И запах ее кожи, и тяжесть ее груди в своих ладонях он тоже слишком хорошо помнил…
И вынужден был признать, что уже не в состоянии изгнать эти тайные и не совсем благочестивые мысли из головы; как бы ни желал справиться со своими довольно откровенными фантазиями, так и не сумел их одолеть… Или не захотел?
Митя продолжал украдкой рассматривать застывшую в одной позе тонкую женскую фигурку, слегка склоненную головку, изящные пальцы, сцепленные на коленях. Видел ее порозовевшую от духоты щеку, мочку маленького уха, прикрытого пушистой русой прядкой, и небывалое чувство восторга захлестнуло его. Стало так радостно, так хорошо на душе, что он невольно улыбнулся и расправил плечи. Он понял, что никогда и никому, даже лучшему другу, не уступит эту женщину. И пусть впереди их ждут новые испытания, пусть неизвестно будущее, но в эту ночь он понял, что такое счастье! И даже жалкая клетушка, где они отсиживались уже второй день в ожидании Антона и Васены, показалась ему самым чудесным местом на свете.
Он встал с полатей, прошелся туда и обратно, разминая затекшие мышцы. Потом остановился напротив Маши, взял ее руки в свои и тихо спросил:
— Ты не возражаешь, если я посижу рядом?
— Нет. — Маша отодвинулась, освобождая ему место. — Сиди, если хочешь!
Он, продолжая удерживать ее ладони, опустился на полати.
— Я весь день за тобой наблюдаю, дорогая! Ты чем-то расстроена?
— Я беспокоюсь, что слишком долго нет Антона И Васены.
Как бы чего не случилось.
— Если бы их схватили, об этом тут же стало бы известно в поселке. А тебе еще час назад Прасковья Тихоновна сказала, что в Терзе все спокойно. Я уверен, они благополучно встретились с Кузевановыми, забрали оружие и припасы и сейчас заняты тем, чтобы спрятать их в надежном месте. Васена — девица умная, смекалки ей не занимать, так что, думаю, наутро они будут здесь. И, даст бог, завтра ночью мы сможем уйти отсюда.
— Только не загадывай наперед. — Маша недовольно поморщилась. — Я уже знаю, стоит мне что-то задумать на день или на два вперед, обязательно получится наоборот.
— А ты, смотрю, суеверной стала?
— Тут и суеверной станешь, и на кого угодно молиться будешь! — Маша прижалась щекой к коленям и тяжело вздохнула. — Ты не представляешь, как я перепугалась, когда казаки на тропе появились и приказали хуваракам поворачивать на другую дорогу. Я думаю, они и стрелять стали бы, если б буряты решились ослушаться.
— Но в оспу они поверили и основательно струсили, иначе бросились бы обыскивать кибитку. Представляешь их удивление: на месте умирающего ламы они вдруг обнаруживают приятный сюрприз — парочку беглецов. А так предпочли все-таки не связываться и позволили объехать Терзю дальней дорогой.
— Я так и думала, что они не решатся на обыск. Любой человек в здравом уме поступил бы так же. Они же не дураки и понимают, что подозрения подозрениями, но оспа — страшнейшая болезнь, и зачем рисковать собственной шкурой?
Митя улыбнулся, придвинулся к Маше и обнял ее за плечи.
— Порой мне кажется, что ты лет на десять старше меня и раза в два мудрее. И, сказать по правде, некоторые твои рассуждения иногда заводят меня в тупик.
— Просто в отличие от тебя я склонна к здравомыслию, а ты слишком импульсивен, самоуверен и с гордыней никак справиться не можешь.
— Маша, дорогая, ты несправедлива! — Митя даже опешил от ее слов. — Возможно, раньше ты могла меня упрекнуть в этом, но сейчас я — совершенно другой человек. И мое отношение к жизни, к людям очень изменилось.
— Ты думаешь, я этого не замечаю? — Маша подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Иначе я ни за что не решилась бы идти с тобой к Амуру. Но не пожалеешь ли ты когда-нибудь и не обвинишь ли меня, что я затеяла этот побег, особенно если в дело вмешаются какие-то неожиданные обстоятельства и мы попадем в руки Мордвинова или, того хуже, окажемся на грани смерти? — Я никогда об этом не пожалею уже потому, что жизнь предстала передо мной в совершенно другом свете. Я научился по-настоящему ценить каждый прожитый день, Машенька. — Митя продолжал серьезно и настойчиво смотреть в ее глаза. — И еще я понял, что наконец обрел то, о чем так долго мечтал и уже не надеялся встретить.
Маша слегка отклонила голову назад и насмешливо сказала:
— С чего это вдруг тебя потянуло на столь пафосные заявления, или это встреча с Васеной на тебя так подействовала?
— Маша, — Митя на мгновение потерял дар речи, — Маша, что ты опять выдумываешь? При чем тут Васена?
— А при том! — Она посмотрела на Митю с явной злостью и попробовала отодвинуться к другому краю полатей. Но Митя пресек эту попытку, а, наоборот, еще крепче прижал ее к себе и с деланной угрозой прошептал:
— Если ты сейчас же не сознаешься, что ревнуешь меня к Васене, я тебя не отпущу!
— Нет, ты неисправим, — вздохнула Маша и перестала сопротивляться. — При чем тут ревность? Неужели ты не видишь, что Антон и Васена любят друг друга? Ты пристаешь к ней со своими любезностями, а Антон вместо того, чтобы съездить кое-кому по физиономии, места себе не находит, бедняга! А тебе хоть бы хны! Потому что ты эгоист по своей сути. И едва чуть-чуть отдышался, опять взялся за старое.
— Но я не имел в виду ничего дурного. — Митя, похоже, растерялся. — Ты ведь тоже расцеловала Антона на прощанье, но я ни в чем тебя не упрекнул. А что касается Васены, так я поцеловал ее только в щеку, и лишь в благодарность за то, что они с Антоном встретили нас в тайге и проводили до заимки. Или мне следовало поцеловаться с Антоном?
— Конечно, с Васеной куда приятнее…
Маша не договорила. Митя рассмеялся, склонился к ее лицу и принялся покрывать его поцелуями, пока не нашел губы и не приник к ним с жадностью измученного жаждой странника. И, на мгновение отрываясь от них, шептал быстро, задыхаясь, как при крутом подъеме в гору:
— Гораздо милее целоваться с тобой!.. Гораздо слаще!.. Гораздо приятнее!.. — Он перевел дыхание и едва слышно произнес: