— Это ж сколько силы надо иметь, чтобы землю от такой дурнины расчистить! Ну прямо-таки распластали сопку, словно бараний бок…
Река бежала между двух крутых берегов. Как объяснил ямщик, она встает поздно, а при выходе из Байкала, где, как огромный зуб, торчит черпая скала — Шаманский камень, — зачастую не замерзает совсем даже в самые лютые морозы из-за очень быстрого течения. Молодая Ангара, только что покинувшая своего батюшку, седой Байкал, грохотала камнями, недовольно ворчала, словно сердилась на берега, стиснувшие ее в своих объятиях и не позволявшие насладиться свободой. Она стремилась навстречу своему жениху, богатырю Енисею, и спешила скорее ускользнуть от сурового отца, опасаясь его гнева и погони, которую он непременно снарядит вслед за своенравной и непослушной дочерью…
Байкал открылся внезапно — бескрайняя плоская пустыня, уходящая за горизонт. Слежавшиеся надувы снега протянулись гигантскими языками вдоль озера, перемежаясь с участками совершенно чистого льда, сквозь который хорошо было видно воду. Маша туг же вспомнила Митино письмо, и сердце ее мучительно сжалось. Без сомнения, он следовал тем же маршрутом год назад и, как она, видел и эти угрюмые горы, и мрачные леса, и быструю реку, шумящую на порогах…
А этот посвист ветра, крутящего поземку и тут же заметающего след их саней, был ли он так же тосклив, когда Митя пересекал Байкал? И что он испытывал, оставляя за спиной последний очаг цивилизации, каким был Иркутск на этой чужой и незнакомой земле?..
Несмотря на уверения ямщиков, что переезд через Байкал в это время не представляет особых трудностей, у Маши были некоторые опасения, и не без основания: Кузевановы объяснили ей, что на льду часто образуются трещины, лошади обычно чувствуют их заранее и приучены преодолевать их, но были случаи, когда подводы после метелей проваливались в присыпанные снегом ледяные ловушки. С помощью своих добрых хозяев она запаслась несколькими широкими и прочными досками, чтобы устроить нечто вроде мостика, если придется все-таки преодолевать подобные препятствия.
Доски эти везли на второй повозке. В ней ехали два приказчика Кузевановых — их Егор Савельевич отрядил сопровождать Машу до Терзинских рудников, когда узнал, что губернатор не выделил ей казаков для охраны. Оба приказчика, Зосима и Маркел, были здоровенными молодыми людьми и, как поняла Маша, не столько занимались торговлей, сколько сторожили обозы, которые Кузевановы и их компаньоны снаряжали в Москву и в Петербург.
О необыкновенной силе своих охранников Маша знала не понаслышке. Ночью, подъезжая к Байкалу, путешественники попали в сильнейший снежный занос, перегородивший дорогу, стиснутую с двух сторон высокими скалами. Лошади увязли по грудь, полозья ушли глубоко в снег, и, как ни кричали ямщики, как ни понукали лошадей, повозки оставались на месте.
Зосима и Маркел вышли из своего экипажа, приказали ямщикам выпрячь лошадей, затем спокойно в две руки подняли те и другие тяжело груженные сани и буквально вынесли их на свободный от снега участок дороги, а потом, так же молча, вернулись на свое место.
Оба сторожа были вооружены ружьями, и у Маши отпала необходимость постоянно держать наготове свой пистолет.
Кроме того, при обыске багажа она скрыла от чиновников, что у нее есть оружие, и побаивалась, что ее могут отправить назад в Петербург, если обман невзначай обнаружится.
Поэтому вскоре пистолет перекочевал в карман Маркела, а Машу покинуло напряжение, прежде испытываемое при встрече с каждым мало-мальски важным чиновником или казачьим разъездом. Кузевановы предупредили ее, что казаки имеют право обыскивать любую повозку в поисках беглых, число коих неизменно увеличивается с приближением весны… Остановившись на берегу озера, ямщики долго совещались между собой, тихо переговаривались, вглядываясь из-под козырьком сложенных ладоней в его необъятные дали.
— Море трескается, — сказал наконец одни из них и посмотрел на Машу. — Боязно ехать, барыня, не прибавишь ли маленько за быструю езду?
Пришлось прибавить, и уже через полчаса мохнатые забайкальские кони лихо мчали их но льду, на ходу перемахивая глубокие трещит, !, так что ни разу и доски не понадобились. Только полозья повизгивали на голом от снега льду да грохотали сани, ударившись о кромку тороса.
На середине озера передохнули в установленной прямо на льду избе с железной печью, попили чаю, накормили лошадей. Зосима вызвался показать Маше чудо, которое можно встретить только на Байкале, в тех местах, где ветры не позволяют снегу задерживаться. Антон тут же увязался за ними.
Маша вступила на совершенно чистый лед и замерла от восхищения. Застывшие в нем пузыри воздуха были необычайными но красоте, казались чудесными цветами, похожими на лотосы и хризантемы, упрятанные какой-то волшебной силой в глыбы драгоценного горного хрусталя, чьи опавшие лепестки парили, кружились и исчезали в необъятных, прозрачных, как слеза, глубинах…
К ним подошел Маркел.
— Тут глубина — несусветная! — пояснил он, кивая на лед. — Летом, бывало, едешь на лодке, дух от страха захватывает. Вода такая прозрачная, что кажется, над пропастью плывешь. Видишь, как рыба ходит, скалы под водой… Смотришь, вроде близко, а на самом деле десяток, а то и поболе, саженец. Особенно тем непривычно, кто до этого по мутной воде плавал, боязно очень!..
Байкал они перевалили за день и уже к вечеру увидели над темной полосой тайги позолоченные заходящим солнцем купола Посольского монастыря, поставленного на месте убийства царских послов местными инородцами.
Видно, счастье все-таки не совсем отвернулось от Маши, потому что озеро, которое она считала главным препятствием на своем пути, они переехали благополучно и невероятно быстро, не встретив ни одной значительной трещины или полыньи, а первых казаков, сопровождавших фельдъегерскую четверку, увидели недалеко от Посольска, где Маша и ее спутники осмотрели монастырь, пообедали, а потом решили остаться на ночь.
Не желая себе признаваться, Маша испытывала необъяснимое удовольствие, проезжая там, где, несомненно, год тому назад проезжал и Митя. Он видел и этих монахов, любезно предложивших разделить их скромную трапезу, после которой Маша и ее спутники едва поднялись из-за стола, такой она была обильной и вкусной, и купола церкви, и галок, усеявших огромную березу за воротами монастыря… Возможно, и тот старый бурят с длинной трубкой в зубах, подслеповато щурящийся на свет, точно так же сидел на корточках возле своей юрты, и те же самые голые ребятишки выскакивали из нее, справляли нехитрую нужду и мигом исчезали.
За спиной лежал заснеженный, покрытый торосами Байкал, справа громоздились то ли облака, то ли горы, переходящие в облака. Розово-голубые днем, теперь они подернулись серой дымкой, затянувшей весь горизонт, и не верилось, что еще утром проезжали мимо этих серебристых, словно вырезанных изо льда пиков…
Морозы все эти дни стояли жесточайшие. Пар, вылетавший изо рта, тут же застывал по краям мехового капора и высокого воротника шубы, которым Маша, наученная горьким опытом, старательно прикрывала лицо. Тем более удивили ее приказчики, они ходили в полушубках нараспашку, лихо сдвинув на затылок волчьи малахаи. Да и шубы у них были тоже волчьи: как объяснил Маше еще Тимофей Кузеванов, мех этого зверя особо ценится у сибиряков из-за того, что не продувается ветром, и ворот не обрастает куржаком, как это бывает в шубах из любого другого меха.