В это время из-за скалы показался человек, и Поляков едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления. Илья тоже его узнал.
— Наумка! Дисконтер! — Он покачал головой. — Ну, этот точно никуда не полезет. Разве прихватил кого?
Наумка, опираясь на костыли, с трудом прошелся взад-вперед по дороге. Затем скрылся за скалой.
— Уедет! — предположил Илья. Вытянув шею, он наблюдал за дорогой. — Видно, по нужде выходил. Или ноги размять! Они у него едва ходят!
— Один он не ездит. Обязательно с кем-нибудь, чтобы помог ему с коляски на землю спуститься, — пояснил Алексей.
Но, к их изумлению, Наумка появился снова, однако уже без костылей и даже без палочки. Двигался он медленно, но довольно резво для человека с искалеченными ногами. Он подошел к тому месту, где начиналась тропинка, ведущая к пещере, и некоторое время стоял, задрав голову вверх: разглядывал подступы к провалу.
Не заметив ничего подозрительного, Наумка стал осторожно карабкаться по камням вверх по тропе. На плече у него висела свернутая в кольца веревка, на шее — шахтерский масляный фонарь, в землю он упирался чем-то похожим на топорик с острым клювом и длинной рукояткой. Одет Наумка был в засаленную куртку и столь же грязный бархатный картуз.
Длинные пейсы и борода развевались по ветру. Наумка, то и дело поправляя их, громко бранился на странной смеси русского языка и идиш.
— Вот тебе и увечный, — прошептал рядом Илья, — здоровому сто очков вперед даст.
— Тише! — приказал Алексей. — Давай отползем. Посмотрим, что будет делать, когда к пещере поднимется.
И они, стараясь не производить большого шума, отползли в те же кусты, где лежали Тема и овчарка.
Наумка поднимался к провалу не менее часа. Его было трудно упрекнуть в том, что он намеренно испытывает терпение тех, кто поджидал его в засаде. Больные ноги давали о себе знать и заставляли его частенько останавливаться и, тяжело отдуваясь, долго переводить дыхание. Наконец его лицо, красное, с выпученными от напряжения глазами, показалось из-за камней. Пейсы и борода слиплись от пота и уже не докучали своему владельцу. Наумка почти вполз на площадку перед входом в пещеру и рухнул на камни, тяжело дыша и что-то быстро и еле слышно причитая себе под нос.
Алексей прислушался. Еврей бормотал уже по-русски:
— Клянусь именем бога и святой Торы! В последний раз я ищу эту подлую тварь! Пусть мне будет хуже, но я убью ее своими руками.
Наум с трудом поднялся, снял с шеи фонарь, откинул стеклянный колпачок и запалил фитиль. Затем опустил колпак и, взяв фонарь в руки, с трудом поплелся к провалу.
— Что это за дыра? — Наумка остановился напротив лаза в пещеру, заглянул в него и, вывернув шею, попытался разглядеть, куда он ведет. Затем выпрямился и по-бабьи запричитал:
— Наум! Куда тебя несет? Тебе мало твоих бедных изувеченных ног? Ты хочешь сломать себе шею? И зачем?
Из-за старой облезлой суки, по которой плачет дитя. — Он вздохнул:
— Дитя плачет, и папа лезет в гору, чтобы упасть в пропасть и сломать себе шею.
Он был настолько увлечен панихидой по самому себе, что не заметил, как Алексей оказался за его спиной.
— Наум! — Поляков взял еврея за плечо. — Стоять!
Тот дернулся, словно от удара молнии, и в ужасе обернулся.
— О, боже! Что вам надо, господин полицейский?
— Это я спрашиваю, что тебе здесь надо? — Алексей сильно сжал его плечо и тряханул для острастки. — Вижу, ты и про ноги забыл?
— Ноги? — Наум обреченно махнул рукой и скривился. — Разве это ноги? Это страдание моей жизни! Это наказание…
— Прекрати болтать! — прервал его Алексей. — Признавайся, зачем полез в пещеру.
— Так собака! — выпучил глаза еврей. — Жалкая облезлая тварь. Пропала третьего дня. А сегодня прискакал какой-то мальчишка и говорит, что она в провал свалилась.
— И ты приехал ее выручать? — Алексей повернулся в сторону кустов и приказал:
— Илья, выпускай!
Но овчарка без команды уже выскочила из кустов и бросилась к Наумке. Тот испуганно вскрикнул и прикрыл голову руками.
Следом из кустов появился Илья. Он отряхнул налипший на штаны мусор и повинился.
— Не удержал чертову псину! Шельма прямо! Чуть руку мне не откусила.
Пес надрывался лаем и норовил броситься на еврея. Лицо Наумки от испуга стало похожим на недозрелую сливу: приобрело тот же зеленовато-синий оттенок.
— Твой пес? — спросил Алексей и ухватил овчарку за холку.
— Ни боже мой! — захныкал Наумка. — На что мне этот телок? Жрет много, а толку? У меня пудель был. Черный такой. С валенок размером. Да и с виду на валенок смахивал.
Ума не приложу, как он за городом мог очутиться?
— Ладно, допустим, что ты искал здесь пса. Ну а если в пещере обнаружатся твои следы? Если я выясню, что ты там бывал неоднократно? — продолжал допытываться Алексей.
— Зачем мне там бывать? — вытаращил глаза еврей. — Я за собачкой… Дочка плачет…
— Некого было за собакой отправить? Вон сколько шантрапы возле тебя крутится! Послал бы пару своих учеников, им не привыкать бродяжить.
— Что вы такое говорите, господин начальник, — вытаращил на него глаза Наум. — Они мастера… — Еврей поперхнулся, чуть не выдав себя. Ведь он всегда открещивался от своих питомцев.
В это время из кустов послышался детский плач.
— Тема? Очнулся? — Алексей посмотрел на Илью. — Вынеси ребенка сюда.
Илья направился в кусты и через пару мгновений показался из них с мальчиком на руках.
— Ты знаешь этого ребенка? — Алексей вновь схватил Наума за шиворот и, резко дернув, развернул его лицом к Теме. Мальчик действительно пришел в себя, и хотя был еще очень бледен, с большим удивлением оглядывался по сторонам.
— Ни боже мой! — ответил Наум и с любопытством посмотрел на ребенка. — Первый раз вижу!
— Мы его только что обнаружили в пещере, в которой ты собирался искать своего пуделя. Не странное ли совпадение?
— Что вы такое говорите, господин начальник? — Наумка молитвенно сложил руки. — Мальчик и пудель — это две большие разницы…
— Ладно, вижу, что от тебя сейчас ничего не добьешься. — Алексей оглянулся на Илью. Тот держал Тему на руках и что-то тихо ему говорил. Бледные щеки мальчика порозовели, и он даже улыбался.
Заметив взгляд Алексея, Илья пояснил:
— Есть просит и пить! Надо быстро в больницу везти!
— Хорошо, — согласился Алексей и попросил:
— Подай шкот!
— Шкот? — удивился Илья. — Какой шкот?