– А много ли радости от великих Любовей, которыми переполнена твоя жизнь, Павел? Или ты более меня счастлив? – Князь изо всех сил огрел Тамерлана плеткой, и конь, опешивший от подобной несправедливости, недовольно заржал и принялся по узкому уступу спускаться с обрыва на берег озера. Оказавшись на ровном месте, Адашев спешился и прокричал застывшему наверху приятелю: – Желание продолжить свой род свойственно любому живому существу. Но только человек сподобился распускать слюни по якобы неземным чувствам. Ко всему надо подходить гораздо проще и естественнее!..
В следующее мгновение Павел оказался рядом с ним, Адашев впервые увидел своего друга разъяренным.
– Ты жалкий и низкий циник, Кирилл! – Верменич, соскочив с дончака, ухватил приятеля за отвороты казакина. – Не смей подобным образом говорить о самом светлом из всех человеческих чувств, тем более если сам его так и не испытал! Теперь я вижу, что ты действительно глупец и ничего не смыслишь в женщинах, раз готов первой же подвернувшейся под руку красотке сделать предложение...
– Что ты сказал? – Адашев в свою очередь притянул Павла к себе.
– То, что слышал! Верменич вскочил на Шалого. – Очень мне хочется посмотреть на тебя, когда ты по-настоящему влюбишься, а это произойдет потому что я знаю тебя лучше, чем ты самого себя. Брак с баронессой окажется, уверяю, тяжелее тех колодок, в которых турки пленных обряжают, чтобы те не сбежали...
– Постой, брат! – Князь ухватился за седло Павла. – Я совсем не хочу ссориться и согласен повременить с предложением...
– Это будет самым разумным на сей момент! И прислушайся к моему совету, Кирилл! Наведи справки о самой баронессе и ее кузене Кирдягине.
– Ты, вероятно, прав, Павел. – Адашев посмотрел на друга. – Но я уверен, что твои подозрения напрасны.
– Братец ты мой, жен нам, конечно, подбирают на небесах, но чем черт не шутит, когда Бог спит! И твоя Полина вполне может оказаться совсем не тем милым ангелочком, каким хочет предстать в твоих глазах...
– Согласись, что в некоторых вопросах ты из меня веревки вьешь, Павлуша?
– Вот как раз в этих вопросах, а не в баталиях с учителями и собственными детьми ты и должен проявить необходимую твердость. Кстати, как там поживает мой набор курительных трубок?
– Ты слишком самоуверен, и, если я прислушиваюсь к некоторым твоим советам, это не значит, что я всегда ошибаюсь в своих предположениях! – недовольно заметил князь, направив Тамерлана вдоль берега. – Две недели слишком короткий срок, чтобы делать какие-то выводы.
– Помнится, кто-то утверждал, что гувернантка сбежит на следующее утро?
– Ну и утверждал, что из этого? – Адашев расстегнул казакин. – У меня от споров с тобой из ушей уже пар идет, а из ноздрей дым валит.
– Не уходишь ли ты от разговора о дальнейшей судьбе моих трубок?
– Слушай, что ты от меня хочешь? Я сегодня первый раз за полмесяца отправился прогуляться со своим лучшим другом, а он делает все, чтобы разозлить меня. Что, у нас не о чем больше поговорить, как об этой рыжей гувернантке? – недовольно пробурчал князь, но заметил, что Павел, приподнявшись в стременах, куда-то смотрит. Подъехав к нему, Адашев заметил черные фигурки, копошившиеся на льду в полуверсте от них.
Всадники пришпорили лошадей и вскоре оказались вблизи вывороченного огромного дерева, чьи корни подточило весеннее половодье. Спешившись, они оставили лошадей, а сами подошли к самой кромке льда.
Две женщины в окружении десятка ребятишек, среди которых князь узнал и своих отпрысков, усердно расчищали лед от снега. Вся компания была настолько увлечена, что не заметила двух наблюдателей, которые, переглянувшись отступили в сень поваленного дерева.
– Сдается мне, они готовятся кататься коньках, – прошептал Верменич.
– Похоже! – так же шепотом согласился Адашев. – Хотя мои никогда на коньках не стояли... – Он проводил взглядом две маленькие фигурки, бойко заскользившие по льду за женщинами. Деревенские мальчишки в сопровождении двух лохматых псов носились по льду вслед за барчуками, падали, поднимались, прыгали, образовав кучу-малу. Князю вдруг показалось, что это они с Пашкой вновь стали десятилетними мальчиками и, вырвавшись из-под контроля няньки и учителей, мчатся как угорелые коньках и единственная их забота не расквасить нос и вернуться домой в относительно целой одежде, чтобы избежать нудных нотаций какой-нибудь очередной мадемуазель...
– Да-а! – протянул Павел, весело ткнув Кирилла в бок. – Девица-то, оказывается, знает, от чего мальчишки с ума сходят!
Князь еще некоторое время наблюдал за сыновьями. Старший Андрей лихо скользил в любом направлении и пытался даже пробежался наперегонки с гувернанткой, но был оставлен далеко позади и, махнув рукой, принялся догонять деревенских приятелей, пока не свалился на лед, после чего устроился на бревне, передав коньки одному из пареньков.
Младший Илья на коньках держался еще неуверенно, катался медленно и чинно, ухватившись за руку горничной, с опаской озираясь на чересчур прыткого Андрея и шумных его приятелей. Князь заметил, что Серафима что-то говорит мальчику, а он, задрав голову, радостно улыбается ей в ответ. Один раз девушка вытащила из кармана большой носовой платок и заставила Илью высморкаться. У Адашева сжалось сердце. Этот жест заставил его ощутить нестерпимое чувство вины перед сыновьями. Вечные дела и заботы лишили его возможности общаться с детьми, как это делалось раньше перед сном в его кабинете. И хотя мальчики немного дичились его и не всегда бывали откровенны, он все про них знал, получая ежедневный отчет от Агафьи.
С появлением новой учительницы что-то в доме изменилось. Только сейчас он понял, что Агафья перестала ворчать! За две недели он ни разу не слышал, чтобы она пожаловалась на старость или его неслухов. Поначалу Кирилл решил, что она попросту не желает отвлекать его от работы, но сегодня утром, когда с докладом было покончено и он спросил няньку, когда мадемуазель Александра собирается покинуть дом, старуха удивилась:
– С чего ты это взял, батюшка? Барышня на сей раз попалась толковая, робята, кажись одумались, озорничать перестали. И горничная у нее, Серафима, славная, не перечит зазря, уважительная, хотя и шумная, страсть!
Вечером этого же дня Кирилл Адашев стоял у дверей классной комнаты. Нянька доложила ему, что мальчики вернулись с прогулки, хорошо пообедали и теперь занимаются с гувернанткой. За дверями было тихо, лишь иногда сквозь толстую дубовую обшивку доносился мягкий, спокойный голос учительницы. Князь открыл дверь и увидел необычную картину: Андрей и мадемуазель Александра сидели на полу рядом с огромной географической картой, а маленький Илья лежал на ней на животе. Серафима стояла рядом с ним на коленях, и оба с интересом что-то разглядывали.
На князя никто не обратил внимания. Переступив порог, он сел у стола, уставленного ящиками и глиняными горшками с землей, с кое-где пробивающейся зеленью. Здесь же стояли несколько стеклянных банок с лягушками и маленькой ящеркой. Ближе к окну находился деревянный ящик, и Кирилл, приподнявшись, заглянул и в него. На моховой подстилке, переплетясь в замысловатый вензель, лежали два ужа, а рядом с ними стояло блюдечко с остатками молока. Из-под стола донеслось чье-то пыхтение и чавканье. Князь наклонился. Три ежа усердно трудились над крупным яблоком. Толкаясь удлиненными поросячьими рыльцами, они старались оттеснить друг друга от лакомства, сердито фырчали и сопели...