На мгновение Киркей закрыл глаза, представив жалкое зрелище. И проворонил, когда Айдына стиснула бока кобылицы шпорами и что-то быстро сказала ей. Никто из стоявших рядом не разобрал, что именно, но Элчи перестала косить глазом и всхрапывать. Лишь нетерпеливо перебирала ногами, словно готовилась к быстрой скачке. Айдына наклонилась, похлопала ее по щеке и направила лошадь к поляне. Вновь загомонили ее соплеменники. На этот раз – одобрительно.
– Я здесь, – крикнула Айдына, натягивая поводья.
Элчи замерла как вкопанная.
– Я – здесь! – повторила Айдына. – Дочь Теркен-бега и ваша княжна! Что скажете, люди?
– Тэ-э-эр [10] ! – прижали руки к груди мудрые чайзаны и склонили головы.
– Тэ-э-эр! – вздернули вверх свои пики матыры и боевые луки – лучники.
Тогда на середину круга вышел алгысчил – седой Чылбазын-моке. Встав на колени, протянул ей обе руки ладонями вверх. На них – обоюдоострый меч. И когда Айдына приняла его, сказал:
– Две луны подряд не пускала нас родовая гора, не позволяла нам выбрать вождя. А вчера в ночь Хызыл Толы – красного полнолуния – тучи отступили. Верховный Творец принял наши дары и ниспослал нам видение женщины в мужских доспехах. Мы не смеем перечить Небу. Хан-Тигир выбрал тебя! Народ Чаадара выбрал тебя, Айдына! Ты получила железное оружие и доспехи как дар от царя Нижнего мира Эрлик-хана. Но пусть сердце твое и тело останутся человеческими. Будь воином, но не палачом.
– Клянусь я Солнцем и Луной! – гордо вскинула голову Айдына.
В ответ на ее клятву гаркнула в тысячу глоток поляна:
– Тэ-э-эр!
И кони загарцевали под всадниками.
А следом грозно, казалось, со всех сторон загудели, зарокотали тюры [11] . На поляне взметнулось пламя девяти костров – ровно по числу родов Чаадарского улуса. К ним побежали крепкие воины в мохнатых шапках, в коротких тягеляях и куяках, потащили белых, с черными головами баранов, повели светлого, с темной гривой коня, украшенного красными, белыми, синими лентами.
Баранов повалили на разбросанные по земле березовые ветки, и через мгновение в окровавленных ладонях воинов трепетали их сердца. Туши быстро освободили от шкур и, надев на вертела, расположили над огнем. А сами шкуры закрепили вкруг костров головой вверх. Коня облили молоком, но не забили, привязали в стороне к коновязи. Сердца полетели в костры. Пламя взметнулось еще выше, выстрелив огромным снопом искр. Радостный вопль прокатился среди собравшихся на поляне…
Тут из-за юрт, из-за деревьев, словно ниоткуда возникли шаманы. Их тоже было девять – с жутко разрисованными лицами, в причудливых пестрых одеждах с орлиными перьями поверх лохматых шапок, с крыльями филина за спинами. В руках – огромные бубны, покрытые красными личинами и письменами.
И тотчас шаманы закружили вокруг костров, колотя, что было сил, в свои бубны.
– Сеек-сеек-ээйир! Алас-алас-ээйир [12] ! Тэ-э-эр! Тэ-э-эр! – грозно вопили они, не жалея глоток.
Среди шаманов не было Ирбека. Киркей это сразу отметил. Но мысль возникла и тут же исчезла. Бубны рокотали, как горные реки в половодье, как первые грозы…
Киркей судорожно перевел дыхание. Перед глазами завыла, свиваясь в кольцо, черная метель, пробитая багровыми языками пламени. Обжигающая метель-круговерть! Гибкая и жесткая, как камча!
Сквозь клубы дыма мелькал карминный диск солнца. Он то и дело менял очертания, пока не вытянулся в огненный меч, который словно разрубил небо пополам.
Шаманы разом взревели. Вздев руки с бубнами к небу, они и вовсе жутко завопили, завертелись в каком-то зверином упоении. Обступившие костер воины, покачиваясь в такт, ревели следом:
– Тэ-э-эр! Тэ-э-эр! Тэ-э-эр!..
И потрясали саблями и мечами.
Огненный всполох в небе вновь превратился в солнце. Грозное, будто облитое кровью…
– Плохо, очень плохо! – старческий голос привел в себя Киркея.
Салагай, подслеповато щурясь, стоял рядом. Он опирался на посох. По лицу блуждала горестная улыбка.
– Что ты сказал, дедушка Салагай?
Киркей подхватил старика под локоть, отвел в сторону, усадил на траву.
И снова требовательно спросил:
– Почему плохо?
– Нелегкий путь Айдына выбрала, – тихо сказал Салагай. – На красное полнолуние месяц кровью обливается. Будет много крови, много смертей… Киркей, – он нащупал руку внука, – не оставляй Айдыну. Вам вместе идти по жизни и вместе спуститься в мир иной…
– Дедушка, – Киркей открыл было рот, чтобы задать последний, самый важный вопрос, но Салагай ударил его посохом по плечу. Слепой, слепой, а ведь не промахнулся.
– Отведи меня в юрту, – сказал. – Отдохнуть надо. Вечером алыптыг нымах [13] сказывать буду. Слушай алыптыг нымах, Киркей!..
Шаманы кружили вокруг огня и били в бубны до тех пор, пока костры не превратились в кучи углей, пока не сгорели на них скелеты баранов. Мясо исчезло в желудках чаадарского люда…
* * *
Весь день после камлания веселился и развлекался улус. Скакали наперегонки всадники, стремясь первыми прийти к шесту с красным бунчуком наверху, состязались в стрельбе лучники, показывали выучку копейщики, сражались на мечах хозончи. Все они хотели получить награды – белого барана, позолоченные колчан и лук, саврасого жеребца и милость нового вождя Чаадара. Затем на круглой поляне сошлись в схватках борцы-силачи.
Минуло время пятой дойки кобылиц. Солнце зависло над сопками на ладонь, когда на поляне вновь вспыхнул большой костер. Вокруг него собрались лучшие люди улуса.
Рокот бубнов и резкие звуки пырги возвестили о начале тоя. Запели в спускавшихся сумерках древние хобрахи [14] и сыыласы, чьи переливы схожи с дуновением степного ветра. Молодые и седовласые песенники завели сарыны [15] . Пели о великой степи, о бескрайних просторах, где так вольготно табунам, где воздух пахнет полынью и ирбеном. А еще они рассказывали о любви, о верности и дружбе, о победе добрых сил над злыми, потому что без этих побед невозможна жизнь на земле. Дрожали и звенели струны тимир-хомысов [16] – так дрожит и звенит душа у степного воина перед первой в жизни схваткой, так трепещет она у влюбленных…
Сменяя сарынчи в ярко освещенный круг перед костром выходили тахпахчи [17] со своими хомысами, обтянутыми тонкой шкурой жеребенка. Хомыс имелся почти в каждой семье, и многие умели играть на нем – так что образовалась даже небольшая очередь из желавших развлечь чаадарскую княжну и улусный народ.