– А что ж раньше не сказал? – рассердился Мирон.
С помощью Никишки он добрался, наконец, до облюбованного пенька и с облегчением на него опустился.
– Так ведь не спрашивали? – почесал в затылке черкас. – Верно, дела какие! Важные! С вечеру черный гонец в улус заявился. Не чаадарского племени, я сразу смекнул. Одежа другая и тамги тож чужие. В пыли весь, у лошади копыта в кровь сбиты. А флажок на пике черный. Видно, дурные вести принес. Гонца к Айдыне провели, а утром раненько, значит, и смылись они… Може, драка какая затевается?
– Может, и драка, – нахмурился Мирон, чувствуя, как в сердце проникает тревога. Куда умчалась Айдына? Что заставило ее сняться ни свет ни заря?
– Ой, мнится мне, неспроста это, – вздохнул Никишка. – Слыхал я: велено дарханам новое оружие ковать… Много оружия! И в аале все точно с ума сошли! Служивые, что остались, сбрую чинят, сабли-топоры точат, луки да пики правят. На горе крепость ихнюю тож укрепляют. Камни таскают, стену городят… Чую, война намечается? Только с какого бока лиха ждать, неведомо! Али наши казачки пронюхали, что мы здеся томимся?
– Вряд ли, – покачал головой Мирон, – разве Силкер рассказал? Но это маловероятно! Не мог он без меня в острог вернуться…
– Силкер? – оживился Никишка. – Так он в живых остался? Что ж вас не оберег?
– Оберег? – усмехнулся Мирон. – Слава Богу, хоть не прикончил.
И поведал Никишке обо всем, что случилось во время пожара и после: о странном ранении Силкера и его исчезновении. Не утаил, как метался по лесу в поисках тропы и как по-глупому попал в ловушку. Рассказал, как Силкер повел себя, когда обнаружил его, раненного, в яме.
– Ах ты, погань кривая! – Никишка покраснел от злости. – Попадись он мне! – И, присев на корточки, заглянул в лицо Мирона. – Мне его рожа изначала не показалась! Урод уродом, а себе на уме!
– Вот видишь! – улыбнулся Мирон. – Зачем Силкеру возвращаться в острог? Без меня он там никому не нужен… Да и опасно! Вдруг кто проведает, как он со мной обошелся!
– И то верно!
Никишка вскочил на ноги, стянул с головы старый малахай и с размаху бросил его на землю.
– Слово даю, Мирон Федорович, я эту гадину из-под земли достану, шкуру спущу и на барабан натяну!
– Угомонись, – остановил его Мирон. – Айдына, говоришь, взяла с собой немного воинов? Но в случае опасности она не оставила бы улус. Значит, опасности большой пока нет. Вернее, она есть, но не скорая. К ней готовятся, вооружаются… Что это за опасность? Война? С кем? Нападение или оборона?
– А вдруг богдыхан Саян-камень перешел? И мунгалы с ним? – Никишка быстро перекрестился. – Тогда всем не сдобровать – ни острогу, ни кыргызам. Их же тьма-тьмущая…
– Не каркай! – рассердился Мирон. – Еще ничего не известно! Иди! Если что новое об Айдыне разузнаешь, мигом ко мне! И вообще, покрутись в деревне, повыспрашивай осторожно, чего всполошились, чего боятся? Откуда гонец прискакал? Потом доложишь.
Никишка присвистнул, надвинул малахай на лоб и деловито поинтересовался:
– Сами до юрты дойдете? Али помочь?
– Иди, кому сказал! – нетерпеливо пристукнул палкой о землю Мирон. – Тут три шага всего, доберусь как-нибудь.
Из юрты показалась Ончас, что-то сердито пробурчала, и черкас мигом нырнул в кусты.
Старуха смерила взглядом Мирона и махнула рукой. Он понял, зовет в юрту. И молча направился за ней. Его слегка покачивало то ли от слабости, то ли от усталости, но ноги уже не дрожали, и голова не кружилась.
В юрте Мирон покорно выпил теплый, пахнувший полынью отвар, и его снова потянуло в сон. Но он хотел дождаться Никишку и потому, борясь с дремотой, сидел возле очага, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Но там, похоже, ничего особенного не происходило. Где-то беззлобно лаяли собаки, в загоне блеяли овцы, неторопливо процокали по камням копыта, фыркнула лошадь… Привычные звуки, без всякого намека на тревогу… Мирон засомневался, не приврал ли Никишка? Мало ли куда могла поехать Айдына? Может, умер кто из соседних бегов и она помчалась на поминки?..
Веки слипались, голова клонилась на грудь, но черкас не появлялся. Ончас сидела возле огня напротив, курила трубку и бросала на Мирона ничего не выражавшие взгляды из-под низко опущенных век. Наконец она поднялась, выбила пепел из трубки и направилась в свою половину. Хворост в очаге прогорел. Красные угли натянули серые шубки, а в отверстие над очагом заглянула крупная звезда. Она отразилась в берестяном ведре с водой и, казалось, подмигнула Мирону: «Иди спать, сыночек!» Князь ясно услышал голос матушки, хотел удивиться, но ему не хватило сил. Он упал на свое ложе и заснул. На этот раз без сновидений.
Проснулся Мирон рано. Еще до того, как солнце поднялось над вершинами деревьев. Серый сумрак царил в юрте. Но огонь уже трещал в очаге, а рядом с ним стоял котелок с ячменной кашей – талканом. Ончас в юрте не было. То ли отправилась досыпать, то ли куда отлучилась?
Мирон посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям. Чувствовал он себя необыкновенно посвежевшим и отдохнувшим. А когда поднялся на ноги, понял – болезнь отступила окончательно. Он направился к выходу, все больше удивляясь, насколько легко двигается, будто кто-то другой, а не он перенес долгие, изнурительные страдания.
На улице похолодало. Землю, бурые травы, деревья затянуло инеем, под ногами хрустел ледок, покрывавший лужицы. Вокруг – никого, все словно вымерло, затаилось, даже собаки не лаяли. Недолго раздумывая, Мирон направился к реке. Но только вступил в прибрежные кусты, как перед ним выросли два крепких кыргыза, вооруженных луками и боевыми топорами. Молча они преградили дорогу, один что-то повелительно буркнул и махнул в сторону юрты: мол, проваливай, орыс. Здесь тебе хода нет!
Мирон пожал плечами и повиновался. Вернувшись, он присел на пенек, размышляя, случайно ли наткнулся на воинов, или к нему приставили стражу? Вполне возможно, что случайно и стража выставлена по другому поводу. Но все-таки решил проверить. Выждав некоторое время, поднялся на ноги и направился в другую сторону, к одинокой скале, что возвышалась над аалом. Но не сделал и десятка шагов, как снова навстречу вышли два кыргыза. Уже другие, вооруженные более серьезно и в боевых доспехах. Копье уперлось в грудь Мирона. Стражники смотрели сердито, правда, на этот раз руками не махали и не приказывали вернуться, но пропускать явно не хотели.
– Черт! – выругался Мирон и с тоской огляделся.
Выходило, что ему отказано в свободном передвижении по аалу и его окрестностям. Значит, он здесь на положении пленника? Айдына не намерена отпускать его? Этого еще не хватало!
Уже оба воина недвусмысленно выставили копья, и Мирон повернул обратно. Досаде не было предела, да еще Никишка куда-то запропастился. Видно, дрыхнет где-нибудь, позабыв про наказ.
В висках стучало: «Бежать! Надо бежать!» Мирон мерил шагами лужок перед юртой, распаляясь все больше. Шептал сквозь зубы ругательства, но дельных мыслей в голову не приходило. Скоро тайгу засыплет снегом, ударят морозы, тогда о побеге и вовсе придется забыть. Нет, если бежать, то только сейчас, пока Айдыны нет в аале, пока реку не затянуло льдом. Можно связать плот и спуститься по Енисею до острога… Но как ладить плот, если обложен стражей, как волк красными флажками? Одна надежда на Никишку. Похоже, ему позволено ходить, где заблагорассудится.