Кто бы сомневался в Любавиных талантах! Наверняка убедила брата, что я человек строгих правил и не намерена крутить скоротечные романы. В таком случае он вряд ли осмелился надеть на меня сорочку. Возможно, попросил о помощи Мадину? Хм, тоже не лучший вариант. Чужая женщина рассматривала меня – слабую, невменяемую. В таком состоянии я могла и наболтать три бочки арестантов… Но кто в том виноват, Оля? Кто тебя заставлял забираться к черту на кулички, в это Члоу? Неужто не сумела бы выкинуть Юру из головы в Москве? Пошла по пути наименьшего сопротивления, вот и огребла кучу проблем!
От неприятных загадок-догадок хорошее настроение испарилось вмиг, как снежок на сковородке. Не радовал даже солнечный день за окном. Похоже, я и правда проспала больше суток. Но почему никто не будил, не беспокоил меня? Ведь ненормально же спать столько часов кряду!
Вещи, которыми меня снабдил Вадим, исчезли. «Специально забрали, что ли?» – подумала я с досадой. И, накинув банный халат, все же вышла на балкон. И тотчас все мысли о сорочке, Мадине и хозяине этого удивительно симпатичного дома вылетели у меня из головы. Оказывается, я приковыляла к дому с тыла. И только сейчас он открылся мне во всей красе.
Широкое парадное крыльцо, как в старинном барском доме, двумя пролетами сбегало к широкой аллее, по обеим сторонам которой росли цветущие мандариновые и лимонные деревья. А возле крыльца благоухал и искрился капельками росы чудесный розарий. Там уже распустились первые цветы. Портик над крыльцом поддерживали четыре колонны. А по бокам лестницы еще и кованые решетки с причудливым орнаментом имелась. Одну из них обвивала виноградная лоза, вся в молодых побегах, вторую – вьющаяся роза, щедро усыпанная крупными алыми цветами.
Чуть в стороне от аллеи виднелась та самая беседка, которую я заметила сквозь стеклянную стену гостиного зала. Она немного смахивала на пацху, в которой мы с Давидом так славно попировали. Рядом с ней находился уличный мангал, больше похожий на печь. А вокруг раскинулось море-морское цветов, кустарников, деревьев. И все это цвело, благоухало, излучало спокойствие и благодать.
Несмотря на раннее утро, в воздухе сновали пчелы, порхали бабочки, трещали крыльями стрекозы, во всю силу легких распевали птицы. Их голоса сливались в одну симфонию с чистым горным воздухом, ослепительно ярким солнцем, молодой листвой всех оттенков зеленого и моим настроением. На крыше беседки белый кот с рыжим пятном на спине, распластавшись, крался к юркому черному дрозду, который вертел хвостом у него под носом. Бросок! Дрозд вспорхнул, озорно свистнул: дескать, поделом тебе, бродяга! – и перелетел на акацию, усыпанную белыми гроздьями соцветий. Кот повис на лапах, зацепившись за край крыши и, мявкнув, сорвался вниз. Глухой шлепок… Я зажмурилась, но расслышала новое «Мяв!» и открыла глаза.
– А чтоб тебя! – в сердцах произнесла я, заметив кошачий хвост, мелькнувший в цветнике. И отправилась на обзорную экскурсию по балкону, который почти целиком опоясывал дом по второму этажу. При этом я не стеснялась, что кто-то заметит мое любопытство. Внизу просто-напросто никого не было: ни людей, ни собак. Вообще никакого движения, словно все вымерли вокруг. А может, попросту отсыпались?
Правда, в метрах пятидесяти от дома, справа, за высоким забором располагались хозяйственные постройки. Там кудахтали куры, орал петух, блеяли козы, призывно мычали коровы. И раздавались голоса: женские и низкий мужской, который был мне незнаком. Слева же тянулись аккуратно подстриженные, выше человеческого роста заросли кустарника. Но не лавра – с мелкой, в ноготь, листвой. За живой изгородью просматривались длинный навес и какие-то строения, издали похожие на альпийские домики-шале. Между ними сверкало зеркало большого открытого бассейна, а еще дальше находился настоящий теннисный корт, огороженный сеткой.
«Ничего себе!» – восхитилась я. И тут же простила Вадиму и фланелевую сорочку, и все тревоги-сомнения по поводу того, кто меня переодевал. А еще подумала, что, кажется, выдюжу здесь пару недель.
Ниже по склону я разглядела крыши нескольких особняков. Сами дома тонули в зелени и белой кипени цветущих деревьев. И здесь людей я не разглядела, но слышала далекие голоса, звяканье ведер, мычание коров. Над крышами поднимался дымок, пахло свежеиспеченным хлебом и парным молоком. «Где-то там живет Мадина, – подумала я. – Ведь Вадим сказал, что она его соседка». Но по каким признакам определить дом женщины, я не знала, а на крышах, понятное дело, имена владельцев не пишут.
Я перевела взгляд дальше. Над сопками, по склонам которых разбежались дома Члоу, вздымались горы повыше. Серые скалистые вершины, ребристые, с крутыми отвесами и острыми выступами поднялись над зеленой каракульчой леса, а за ними почти касались неба и вовсе высоченные пики, с которых еще не сошел снег. Они сияли сахарной белизной, сверкали, как леденец. А над всем этим великолепием всходило солнце, настолько яркое, что я зажмурилась.
И вспомнила вдруг свою последнюю, тринадцатилетней давности поездку в Местию, столицу горной Сванетии. Юра с неодобрением воспринимал мое увлечение альпинизмом, и после той поездки я уступила, пообещала ему, что брошу опасное занятие, полностью посвящу себя любимому мужу.
Был конец августа, и склоны пестрели красными кленами, желтеющими буками и грабами, разноцветными кустарниками и кое-где еще зелеными березками. Полыхала огнем рябина, темнели на фоне снежных вершин и ослепительно голубого неба ели и пихты. А взглянешь под ноги, и – на тебе, листья черники и пунцовые ягоды брусники среди вечнозеленого ковра рододендронов.
Но стоило ступить на камень, как из кустарника, будто из засады, стремглав вылетал белозобый дрозд, всегдашний обитатель кавказских высокогорий. Ф-р-р! И белая капля – шлеп! Хорошо, если под ноги… Но все это издержки походной жизни. Самое главное – поднимешь голову, а перед тобой Ушба.
Ушба… Она высится в самом центре Верхней Сванетии, над Местией. Вид ее поражает, ошеломляет, пугает и восхищает. Почти полтора километра сплошного отвеса над зеленым ковром лугов и над сверкающими ледниками! Стена настолько крутая и гладкая, что получила название «зеркало». Это невозможно представить, если не видел Ушбы. При всем старании не получится!
Я лицезрела многие горы – Кавказ, Тянь-Шань, Памир, Алтай, Саяны, вулканы Камчатки… С отцом и мамой исколесила весь Союз. Родители служили даже на Чукотке, в бухте Провидения. В студенческие годы успела побывать в Татрах, поднималась на красивейшие вершины Альп – Монблан и Маттерхорн. Все горы прекрасны. Ушба одна. Нет, и не может быть второй Ушбы.
Тогда, тринадцать лет назад, мне довелось смотреть на нее в предрассветный час с ее соседки Шхельды. Пока светало, фантастические краски беспрерывно сменяли друг друга. Цвета были яркими, насыщенными и совершенно неестественными. Это напоминало искусно подсвеченную декорацию, задник огромной, во все небо, сцены, созданный художником, чьи полотна не имели ничего общего с реализмом.
Зрелище было настолько грандиозное, настолько захватывающее, что я совсем забыла, кто я, где я и зачем я. А ведь в то утро я участвовала в спасательных работах, лежала на крохотном уступчике над пропастью и пыталась организовать спуск нашего пострадавшего товарища по километровой стене Шхельды…