И, развернувшись, направилась к двери. В ответ ей было гробовое молчание. На пороге Марина не выдержала и оглянулась. Мачеха смотрела ей вслед странным остекленевшим взглядом. На тумбочке дымилась сигарета, и Марина хотела предупредить Ольгу Борисовну о возможности пожара. Но, махнув рукой, вышла из комнаты.
Марина спустилась с крыльца. На душе у нее скребли кошки. Она видела, с какой быстротой Молодцов опять проскользнул в палату к Ольге Борисовне. Наверняка будут перемывать ей косточки да судить-рядить, как им поступить дальше. А еще она заметила несколько окурков возле крыльца. На земле валялось не меньше десятка бычков, часть их еще исходила дымком. Значит, Молодцов нервничал и курил беспрестанно.
Она недовольно поморщилась. Зачем она пошла на поводу у Ивана и сказала мачехе про квартиру? Возможно, в этом нет ничего криминального, ну а если имеются какие-то подводные камни, то Ольга Борисовна непременно насторожится и тут же постарается замести следы. Хотя бабка надвое сказала. Всегда можно проверить, на кого зарегистрирована эта квартира в Москве. Вполне возможно, на кого-то из родственников. Честно сказать, Марина ничего не знала о том, имеются ли родственники у мачехи. Раньше ей это было неинтересно, да и Ольга Борисовна не спешила знакомить мужа и падчерицу со своими близкими.
Марина направилась через село в усадьбу. Она шла словно сквозь строй участливых взглядов и тихих шепотков за спиной. Люди все время здоровались с ней. Кого-то из них она узнавала, кого-то – нет, но не останавливалась, как в былые времена, переброситься парой слов, узнать новости, пошутить, посмеяться. Прежде она была знакома со всеми жителями села, а теперь в основном навстречу ей попадались новые лица. Да и само село разрослось, похорошело. Появились новые дома и даже улицы.
В центре вокруг храма раскинулся парк с молодыми еще деревьями, а возле нового здания администрации, возле почты и райотдела милиции были разбиты огромные цветники. Здесь буйно цвели анютины глазки и петунии. Бордюрные камни недавно побелили, стоявшие рядом скамейки покрасили.
Это приятно удивило Марину, но она понимала, что жизнь ее односельчан по-прежнему во многом зависит не от собственных подворий, а от музея. В девяностых отец под предлогом возрождения усадьбы в полном объеме построил мельницу, закупил ульи и пчелиные семьи, восстановил маслобойку и сыроварню. То есть, по словам мачехи, занялся предпринимательской деятельностью. Это позволило не только улучшить финансовое положение музея, но и дать работу многим сельчанам, оказавшимся за чертой бедности в период гайдаровских реформ.
Именно за это невесть откуда взявшееся умение крутиться отец чуть было не угодил в тюрьму. По старой советской привычке в его действиях нашли криминал. Якобы он отмывал часть денег, принадлежавших местным бандитам. Этого добра шлялось вокруг хоть пруд пруди. Конечно, Марина догадывалась, что отец отстегивал энную сумму типам, которые обеспечивали музею «крышу». Но это прегрешение было единственным. Все деньги, что удавалось заработать на дополнительных промыслах, отец, не надеясь на федеральную поддержку, направлял на развитие музея и на зарплату служащим.
После комплексной ревизии отца только пожурили, а позже даже вынесли благодарность за «творческий подход» к делу. Но Марина догадывалась, что здесь не обошлось без местных чиновников. Наверняка им дали на лапу. Нет, отец как раз был на это не способен. Но рядом с ним находилась Ольга Борисовна, а она умела не только сразить любого мужчину своей красотой, но и решить проблемы так, что никому не было обидно.
Имя мачехи всякий раз вызывало у Марины изжогу. Конечно, она не знала в деталях, как развивались события. Отец во время их редких встреч не слишком откровенничал. А Марина не настаивала на его откровениях, потому что знала: непременно всплывет имя мачехи. Она, похоже, затмила свет в окошке ее бедному отцу: об Ольге Борисовне – хорошо или ничего. Аркадий Сергеевич неизменно придерживался этого принципа. И даже в том случае, когда мачеха чуть ли не в открытую изменила ему с одним иностранцем, представителем ЮНЕСКО, который как-то побывал в Ясенках, отец простил ей и эту «шалость».
Аркадий Сергеевич никогда не был мягким и покладистым, но в случае с мачехой он вел себя как теленок. Марине не хотелось думать, что это было связано с возрастом, но сам собой напрашивался вывод, что «бес в ребро» одновременно засел и в голове ее папочки, никогда не слывшего бабником и прежде знавшего только работу и свой музей.
После смерти мамы он поначалу замкнулся в себе. Вокруг него всегда было много женщин: работниц музея, коллег по университету, студенток, аспиранток... Высокий красивый мужчина с пышной гривой рано поседевших волос, он нравился многим, а две студентки даже подрались за право сдавать ему зачет последней. Предполагалось, что после трудного дня профессор станет сговорчивее и клюнет на пышные формы той или иной соискательницы его внимания. Аркадий Сергеевич страшно рассердился, узнав о драке, вернее, об истинной ее причине. Студенток чуть было не отчислили за неэтичное поведение, но за них заступился декан факультета...
Ольга Борисовна появилась на горизонте уже после этого инцидента. Она была скромной, внимательной, вежливой аспиранткой. С готовностью бросалась выполнять любую просьбу отца. И хотя звезд с неба не хватала, зато обладала терпением и выдержкой. Известно, что при осаде города частенько побеждает не тот, кто бросается очертя голову на крепостные стены, а тот, кто терпеливо выжидает под ними, пока защитники не начнут загибаться от голода.
Юная аспирантка дождалась. Однажды Аркадий Сергеевич не вышел из своей спальни в раз и навсегда заведенное им время. Требовалось подписать какие-то документы, и бухгалтер музея позвонила ему домой. Трубку подняла Марина. Удивившись столь странному поведению отца, она постучала в дверь его спальни. Ей открыла аспирантка. Она была в отцовской рубахе.
– Милочка, – полные губы ее скривились в презрительной улыбке, – Аркадий Сергеевич еще спит. Он очень устал за ночь, – и захлопнула дверь.
Часа через два отец появился в столовой. Марина ожидала увидеть его виноватым, потерянным, кающимся, но он выглядел так, словно ничего не случилось. А когда Марина потребовала объяснений, резко оборвал ее, даже прикрикнул, приказав не вмешиваться в дела взрослых. Вечером Ольга перевезла вещи в их флигель, через месяц она официально стала женой отца. И покатилось...
За спиной неожиданно просигналил автомобиль. Марина вздрогнула и остановилась. Ее обогнала новенькая «девятка». Из окна высунулся следователь Матюхин и помахал ей рукой. И только тут она поняла, что подошла к воротам усадьбы. Они распахнулись, пропуская автомобиль, который притормозил возле административного корпуса. Марина же прошла сквозь боковую калитку и направилась к флигелю, в котором провела детство и юность. Ей очень хотелось побывать в кабинете отца, но он был опечатан. Еще одна комната, в которую ей не терпелось заглянуть, спальня мачехи, была заперта на замок.
Отца должны были привезти из морга через час, но возле крыльца уже стояла прислоненная к перилам крышка гроба. Какие-то люди суетились в доме, Марина заметила это сквозь раскрытое окно. Она знала, что подготовкой похорон и поминального обеда занимаются сотрудники музея. Ее, видно сговорившись, не тревожили, но и Марина никому не мешала, справедливо полагая, что пожилым людям виднее, как подготовить и провести печальную церемонию.