Вечером приехал Райкович и за ужином не преминул упомянуть о поступке графа, оценив его как очередное безрассудство. Его пощечины позволили свету теперь уже не шептаться о его сомнительных похождениях, а говорить об этом во весь голос. Не обрати он внимания на этот гнусный пасквиль, возможно, все обошлось бы малой кровью и меньшим по размаху кандалом.
— Что касается меня, то я очень благодарна графу за этот поступок, — неожиданно для всех произнесла Ольга Ивановна, перебив гневную тираду Райковича, — не сделай он этого, я сама непременно поехала бы в эту паршивую газетенку и, уж будьте уверены, показала бы этим жалким писакам, почем фунт лиха! Не хватало, чтобы мою дочь выставляли алчной охотницей за чужим состоянием, которая за деньги готова кинуться на шею любому! — Меркушева отбросила в сторону салфетку и встала из-за стола. Гордо вздернув подбородок, она окинула взором притихшую дочь, удивленного Райковича и с вызовом произнесла:
— Ратибор, мы с Настей еще некоторое время намерены пользоваться твоим гостеприимством. С завтрашнего дня мы начинаем выезжать в свет. Я никому не позволю трепать имя Меркушевых самым непозволительным образом! Тем более не хочу прятаться за чьей-либо спиной!
— Твои решения, как всегда, противоречат всякой логике, — недовольно пробурчал Райкович, не поднимая глаз от бокала с вином. — Они постоянно расходятся со здравым смыслом. Если бы ты послушалась меня и отказала в свое время Ратмановым, ничего бы подобного не случилось!
— Не стоит гадать, что случилось, а что не случилось бы. Теперь это уже не имеет никакого смысла. Но мы должны показать свету, что нам наплевать на все эти пересуды, и, возможно, Настенька, ты встретишь более порядочного человека, чем…
— Мама! — вскрикнула Настя и тоже вскочила со своего стула. — Никого мне не надо! — Она выбежала из-за стола и вновь закрылась в своей комнате.
Она сидела у окна и вытирала слезы быстро промокшим насквозь платком. Они весь вечер наворачивались на глаза и теперь обильными потоками текли по щекам, но, как она того ни желала, заставить себя успокоиться не могла.
С момента приезда Меркушевых в Москву почти беспрестанно лил нудный осенний дождь. По небу кружили в бесконечном хороводе темные, располневшие от избытка влаги тучи. Облетевшие листья липли к мостовой, мохнатыми бородами висли на колесах экипажей и пестрым лоскутным одеялом укрывали озябшую от заморозков траву в парках и скверах. Мокрые и унылые галки усеяли не менее унылые и серые деревья и, растеряв прежний, летний еще запал и азарт, скрипуче переругивались между собой.
Настя вздохнула. Погода была под стать ее настроению и лишний раз подтверждала, что жизнь окончательно загублена, надежды уничтожены, а единственным радостным событием в ее положении является известие, полученное сегодняшним утром от собственного организма. Слава богу, она не забеременела после той сумасшедшей ночи, о которой, как ни силилась ее забыть, вспоминала почему-то все чаще и чаще.
Настя снова вытерла слезы и промокнула до неприличия распухший нос. В памяти возникло лицо ближайшей матушкиной подруги. По обычаю, Глафира заскочила после ужина на четверть часа, чтобы познакомить их с последними новостями, и с восторгом восприняла сообщение о том, что и мать и дочь наконец приняли решение прекратить отсиживаться в добровольном заточении, а выезжать в свет в самом скором времени.
Она даже вызвалась заполучить приглашения на званые вечера и балы, устраиваемые наиболее богатыми и влиятельными семействами Москвы. Ольга Ивановна подозревала, что это будет не так уж и трудно, и на первых порах на них с Настей будут глазеть, как на восьмое чудо света, и чуть ли не показывать пальцем. Но это был единственный способ насытить интерес любопытствующих светских кумушек и их не менее любознательного окружения.
Настя вновь вытерла слезы.
Глафира Афанасьевна приветствует их желание выезжать в свет и уверяет, что она будет иметь несомненный успех. Настя усмехнулась, вспоминая ее слова: «Бесспорно, Сергей Ратманов будет искать с тобой встречи, и в твоих силах выставить его на всеобщее посмешище! Стоит только не обращать на него внимания и принимать ухаживания достойных молодых людей. Мой Никита с огромной радостью составит тебе компанию».
По правде сказать, Насте не совсем это понравилось. Никиту она недолюбливала за излишнюю самоуверенность и говорливость, но делать нечего, пришлось соглашаться.
Настя отбросила в сторону платок и посмотрела в зеркало. Интересно, как будет выглядеть ее бывший жених, когда увидит ее под руку с Никитой? Уж она-то постарается изобразить живейший интерес к своему «новому» избраннику, но получится ли у Сергея сохранить самообладание? В этом ей уверенности как раз и недоставало!..
К новым скандалам она не стремилась, хватит и того, что свету поистине мистическим образом стало известно о всех их приключениях и о том, что она отказала младшему Ратманову у алтаря…
Настя тряхнула головой, отгоняя воспоминания о том страшном мгновении, когда поняла, кто перед ней на самом деле… Что ж, если Глафира Дончак-Яровская уверена в ее несомненном успехе, она найдет в себе силы и с честью выйдет из этого положения. Она сумеет появиться в обществе с высоко поднятой головой, невзирая на то, что ее косточки перемываются в каждой московской гостиной.
Приняв это решение, она встала с кресла, выпрямила спину, гордо подняла голову и подошла к шкафу. Настя выбрала самое роскошное платье из последних, приобретенных матерью в Москве, и позвонила горничной, которая была приставлена к ней дворецким Райковича. Она была пожилой, неповоротливой и на редкость молчаливой, что Насте больше всего нравилось в ней. Положение, в котором она оказалась, к разговорам совсем не располагало.
Почти сразу же раздался стук в дверь, и на пороге, к удивлению Насти, появился Ратибор Райкович. Хозяин, прищурив черные навыкате глаза, оглядел маленькую комнату, заметил разложенное на постели платье и обратил свой взор на девушку.
— Прости, что потревожил, — Райкович слегка склонил голову. — Позволь, Настя, пригласить тебя в кабинет. Мне надо серьезно с тобой поговорить, дорогая!
— Что-то случилось, дядя Ратибор? Надеюсь, не с мамой? — Настя обеспокоенно посмотрела на него. — Я думала, вы уже уехали.
— Нет, сегодня я ночую здесь! — ответил Райкович и подал ей руку. — Можешь успокоиться, ничего с твоей мамой не случилось, а у тебя, вполне вероятно, могут быть неприятности, если ты не выслушаешь меня…
В кабинете, как и повсюду в особняке Райковича, было сумрачно и тоскливо. Огромный камин, затянутый по углам паутиной, старые потертые кожаные кресла и диван, письменный стол с изъеденным молью сукном, и сам хозяин кабинета, такой же потрепанный и неухоженный, явно дополняли друг друга, превратившись за многолетнее существование в единое, весьма безрадостное сообщество, присыпанное толстым слоем пыли.
— Садись, Настя, — показал Райкович на кресло рядом со столом. Но сам не сел, а, опираясь на трость, прошелся несколько раз по кабинету, склонив по-птичьи голову набок и искоса поглядывая на девушку поблескивающими в сумраке глазами. Настя не выдержала и спросила: