— Вот именно, что не знаем, — нахмурилась Катя. — А может, их и не было вовсе, неприятностей этих? Может, все это выдумки Стаса?
— Неприятности были, — голос Гришко прозвучал тяжело и хрипло. — Думаю, вы и сами прекрасно это знаете. Кое-что из того, что творилось за обшивкой, мы слышали безо всяких приборов. Кое-что у нас сломалось от воздействия извне. И кое-кто умер. Да, неприятности были на самом деле, и, скорее всего, они будут продолжаться. Но, со своей стороны, я могу гарантировать одну вещь. Если возникнет необходимость, я лично прострелю Стасу башку. — Гришко многозначительно похлопал по кобуре.
«Если возникнет такая необходимость или если Стас станет внушать больший ужас, чем всё остальное», — мысленно добавил полковник.
— И Стас, кстати, об этом знает.
Михеич присел на корточки, всматриваясь в безмятежное лицо спящего.
— Интересно, почему Колдун выбрал именно этого сопляка? — пробурчал старый компьютерщик.
— Завидуешь? — хмыкнул Гришко.
Михеич покачал головой:
— Сочувствую. На самом деле Стас — несчастный человек. Что, впрочем, не делает его менее опасным. — Михеич поднялся над спящим, посмотрел на него недружелюбно, сверху вниз. — Несчастные бедолаги иногда оказываются самой большой проблемой. И иногда разумнее ее устранить. Надо решить сейчас, полковник: будить «гэшника» или убить.
Все смотрели на Гришко.
— Я уже сделал выбор, — ответил тот.
Полковник пнул Стаса ногой. Чуть сильнее, чем следовало, чтобы разбудить.
— Подъем, Стас! Мы на поверхности. Ты нам нужен.
Пока еще нужен. Так что поднимайся скорее.
Гришко пнул ворочающееся сонное тело еще раз. Еще сильнее.
Субтеррина лежала на дне провала, похожего на воронку от мощного взрыва. Над провалом возвышалась гора с оползшими склонами. В склонах виднелось несколько темных углублений. Пещеры? Гроты? Норы? Разрушенные подземные ходы? Непонятно…
На горе громоздились развалины то ли церковного комплекса, то ли монастыря, некогда обнесенного невысокой оградкой, а ныне — открытого обзору и ветрам. Полуразвалившиеся здания с облупившейся штукатуркой, потускневшие дырявые купола, погнутые кресты… Чудом уцелевшая звонница, на которой, вроде бы, даже висел колокол.
Запустение, царившее в храме, создавало гнетущую атмосферу. Стас передернул плечами: жутковато все-таки на это смотреть. Даже если смотришь особым зрением.
Впрочем, сейчас наружу смотрел не он один.
— Вижу церковь на горе, — докладывал по внутренней связи Киря. — Под церковью какие-то норы.
Из смотровых триплексов боевого отсека сейчас, наверное, тоже открывается неплохой обзор. Выдвинутые из открытой амбразуры спаренные пулеметные стволы на турели были направлены на гору.
Но Гришко больше интересовал доклад другого наблюдателя.
— Стас, что там? — спросил полковник.
Храмовый комплекс казался необитаемым и от этого — особенно зловещим. А вот странные пещеры под ним…
Стас всматривался в темные дыры на обвалившемся склоне. В одном из углублений, кажется, что-то копошилось во мраке. Приближалось к выходу. Что-то или кто-то. Пока трудно разглядеть. Все-таки особое зрение более эффективно под землей, а не на поверхности. Да и вообще, нора слишком далеко, слишком высоко, слишком глубоко. Но одно можно сказать точно. Стас и сказал:
— Там кто-то есть. В норах.
— Кто? — Не дожидаясь ответа, Гришко щелкнул выключателем внутренней связи: — Киря, держи на прицеле норы.
— Есть, — отозвался напряженный голос начохра. Пулеметы «Боевого крота» чуть опустились.
— Движется к нам, — продолжал Стас.
— Кто, Стас? Кто движется?
— Выходит…
— Да кто, мать твою?!
Человек. Из норы вышел обычный человек. В защитном костюме с капюшоном, в респираторе и темных очках. Без оружия.
— Человек, — озадаченно произнес Киря. — Вижу человека. Оружия не вижу.
В динамиках слышалось чье-то напряженное дыхание. Экипаж, затаив дыхание, слушал переговоры полковника и Кири.
— Не стрелять. — Гришко облизнул пересохшие губы. — Пока не стрелять.
Незнакомец махнул рукой.
— Машет, — доложил Киря. — Он нам машет.
— Он один?
— Вроде, да. — Киря ошибочно принял вопрос на свой счет.
— Стас? — Гришко повернулся к более компетентному наблюдателю.
Стас снова всмотрелся в темноту пещер. Покачал головой:
— Нет, не один.
В норах были еще люди. И у этих людей оружие было. Но эти наружу пока не выходили. Прятались.
— Парламентер, что ли? — пробормотал Гришко.
Чужак ловко спустился по склону. Остановился на дне провала под горой, однако ближе к субтеррине подходить не стал. Снова помахал руками. Словно…
— Кажется, он зовет нас, — сообщил Киря. — Приглашает, типа.
— Точно переговорщик. — Гришко насупился. — Кому-то придется выйти.
Кому? Стас покосился на полковника. Тот размышлял недолго.
— Катя, — Гришко снова склонился к микрофону внутренней связи, — на выход.
— Почему она? — вскинулся Стас.
— Почему я? — испуганно спросила Катя.
Ни ему, ни ей Гришко отвечать не стал. Не дело полковника отчитываться перед подчиненными. Да и так ведь все понятно. Террасонар не работает, а от акустика без акустической аппаратуры на борту пользы мало, поэтому Катей можно рискнуть. Такова безжалостная логика полковника. Сейчас Катя стала наименее ценным членом экипажа. Тем более, что и акустика, и акустику с лихвой заменяют особые способности Стаса.
— Пойдешь одна, — распорядился Гришко. — Возьми противогаз, «химзу» и рацию. Оружие не бери.
— Но я…
— Не волнуйся, — полковник не дал ей сказать. — Киря прикроет. Просто передашь рацию этому типу и можешь возвращаться. А мы уж с ним дальше как-нибудь сами перетрем.
* * *
Под широким, с двумя большими фильтрами на скулах респиратором, огромными очками с зеркальной поверхностью и туго затянутым капюшоном лица собеседника видно не было. Даже глаз за стеклами не разглядеть. А глаза у человека, особенно незнакомого, — это главное. Если вместо чужих глаз видишь собственное отражение, закрадывается сомнение: а человек ли это вообще?
В своем противогазе с незатемненными окулярами Катя чувствовала себя почти голой.
— Салам, — обратился к ней местный со странным приветствием, в котором Кате послышалась насмешка. Потом добавил: — Привет, что ли?