– Готово.
Дальнейшее не сразу отложилось в голове, и лишь по прошествии нескольких минут я осознал, что все было наяву. По резиденции покойного Ма прошлась мгновенная волна искажения, миновала ограду, зацепила заросли и кусок плато с каменными останцами и истаяла, чуть не дойдя до прибрежных скал. А потом все это плавно и величественно, как в замедленной съемке, осело микроскопической пылью. Раз – и вместо живописной местности с многочисленными постройками идеально гладкая поверхность. Впрочем, таковой она оставалась буквально секунды, налетевший порыв ветра тут же поднял в воздух облако мелкодисперсной трухи, оставшейся от камня, дерева, пластика и человеческой плоти.
От чудовищного зрелища я лишился дара речи, но, видимо, вопрос был написан у меня на лбу большими буквами, потому что Джейми самодовольно осклабился и пояснил:
– Банальный гравигенератор. Строительный, какими площадки под фундаменты расчищают. Секунда – и никаких следов. Разве что кто-то умудрится все эти тонны пыли профильтровать и отделить органику. Но и в этом случае идентифицировать тела не получится. Вот так-то, чувак!
В ответ я обреченно закатил глаза и без сил откинулся на спинку кресла. В голове билась одна-единственная мысль: вот это попал! В один день стать соучастником ограбления, совмещенного с массовым убийством, – это надо постараться…
Где-то в гиперпространстве, борт лайнера Magnifique,
6 июля 2541 года, утро
Переход от сна к бодрствованию у меня обычно происходил практически мгновенно – раз, и готово. Как будто кто-то поворачивал архаичный рубильник, знаете, какие в исторических фильмах любят показывать. Только там обычно он адскую машинку в действие приводит, и все завершается большим бабахом. Вот такая оригинальная визуализация. И вроде предпосылок никаких нет, а вот поди ж ты! Впрочем, странные выверты собственного подсознания – последнее, о чем бы я хотел сейчас думать. Были проблемы и поважнее, например похмелье.
Башка трещала. Нет, не так. Башка ТРЕЩАЛА. Обычно при пробуждении я сразу же открывал глаза и мгновенно осознавал, где нахожусь и в каком состоянии пребываю. Сейчас же сама мысль о том, чтобы попытаться поднять веки, вызвала волну тошноты, подавить которую удалось с огромным трудом. Шевелиться тем более не хотелось, равно как и думать о чем-либо, кроме обострившейся донельзя мигрени. А, нет! Головная боль – это еще цветочки по сравнению с всепоглощающей жаждой, усугубляемой пустыней Гоби, раскинувшейся в глотке. Такое ощущение, что язык и нёбо превратились в грубую наждачную бумагу, да еще как минимум десятка два кошек во рту нагадили. Ох, мать моя женщина!.. Как же меня так угораздило?..
Как угораздило, как угораздило! Да пить надо меньше, вот и все! Осознавший невеселые перспективы мозг слегка зашевелился, и я начал понемногу припоминать подробности вечеринки. Впрочем, обо всем по порядку.
Наши вчерашние приключения поспешным бегством с личного острова покойного господина Ма отнюдь не ограничились: после того как его поверхность превратилась в выглаженное гравитационным ударом «зеркало», так и оставшийся неизвестным пилот вывел катер на высокую орбиту, где аппарат и провисел в неподвижности, пока нас не подобрал стартовавший в штатном режиме Magnifique. В процессе выхода на геостационар мы сместились от разгромленного имения на пару тысяч километров южнее, дабы преследователям, буде таковые найдутся, жизнь медом не казалась, посему маневр этот занял около полутора часов, в течение которых страху я натерпелся на десяток лет вперед. Правда, все остальные участники кровавой заварухи, которую дражайший шеф охарактеризовал как «маленькую авантюру», к возможности нашего обнаружения недружественными силами отнеслись прямо-таки наплевательски, поэтому пришлось переживания тщательно скрывать. Не хватало еще потом месяц насмешки слушать. Хотя, судя по развязной болтовне, скабрезным шуточкам и взрывам нервного смеха, отходняк был у всех, включая Виньерона. Тем не менее он сумел оценить мое состояние и шепнул, когда остальные отвлеклись на особо пошлый анекдот в исполнении Гюнтера:
– Думаешь, Паша, мы монстры? Думаешь, вижу. Да и не спорю по большому счету. В свое оправдание могу сказать лишь, что такое у нас впервые. Больше пары трупов за нами раньше не оставалось, причем исключительно в процессе самообороны. Все когда-то случается впервые… Впрочем, есть такие призы, которые оправдывают любые грехи.
– Думаете, патрон? – с трудом выдавил я. – Меня почему-то учили иначе…
– Тебе по долгу службы положено, – отмахнулся Пьер. – Было. А меня в свое время умный дядька, мастер-сержант Жеребко, учил так: хороший враг – мертвый враг. И неважно, какие у него были намерения. Если ты его не убил, когда была такая возможность, очень может быть, что именно он убьет тебя. Поэтому нет такого выбора – стрелять или не стрелять. Ответ всегда однозначен – стрелять. А уж потом разбираться и предаваться рефлексии. Потому что мертвецам такая роскошь, как душевные переживания, не положена. В нашем конкретном случае выбор предельно прост: или мы, или они. Твой здоровый эгоизм должен подсказать правильный ответ.
– Мой здоровый эгоизм забился в самый пыльный угол подсознания и трусливо молчит, – невесело фыркнул я. – А вот совесть…
– Молод ты и горяч, Паша! – Шеф похлопал меня по плечу, дескать, не переживай, с возрастом пройдет. – С другой стороны, этим ты и ценен. Не хотелось бы окончательно оскотинеть. Я, признаться, тебя не только как спеца-ксенопсихолога нанял. Хочется иногда, знаешь ли, поплакаться в жилетку. Парни из команды не поймут, так что придется тебе терпеть.
– Без проблем, патрон.
– Вот и поговорили… И мой тебе совет – напейся. Хорошенько напейся.
Именно так я и собирался поступить, едва катер удобно устроился в магнитных захватах в уютном трюме некогда почти родного, а теперь порядочно пугающего «Великолепного». Удалось воплотить намерение в жизнь не сразу. Выбравшись на пластиковое покрытие палубы, я довольно долго стоял опершись о борт посудины, испещренный мелкими царапинами от космической пыли, и тупо глазел на послепосадочную суету. Резко повеселевшие «копы» под предводительством Гюнтера уже давно скрылись в лифте, туда же забрался Пьер в сопровождении верного Хосе, даже команда медиков успела утащить носилки-антиграв с бесчувственным Тарасовым, а я все торчал у катера как столб. Никто меня не трогал, – видимо, шеф распорядился. Или лицо у меня было такое, что решили не связываться. Неважно. Главное, что в результате часового самокопания я так и не пришел к какому-то однозначному выводу. С одной стороны, мы убили множество людей. Это плохо, как ни крути. С другой – вряд ли кто-то из них был невинен, аки младенец. К тому же они первые напали. Плюс ко всему мы человека спасли. А потом угрохали еще неведомо сколько прислуги. И вряд ли там были одни якудза. Или члены триады. Или… Да какая, на хрен, разница?! Я соучастник убийства! Блин!.. Последняя мысль резанула особенно остро, и я довольно чувствительно приложился лбом об обшивку. Боль слегка отрезвила, но окончательно меня вывел из ступора как нельзя вовремя объявившийся Эмильен. Уж не знаю, специально он меня искал или по каким-то своим делам спешил, но пройти мимо не смог. Даже разыграл легкое удивление: