Я вообще фанат пельменей и заявляю ответственно: очень мало кто умеет их готовить правильно. Девяносто процентов того, что лепят в наших семьях, — типичная халтура на отвяжись. У пельменя очень строгие требования к тесту — ведь он есть не что иное, как герметичная кастрюлька, наполненная вкусным соком и фаршем. В то же время теста не должно быть много, тесто — всего лишь оболочка, а не наполнитель желудка, как в магазинных изделиях. Поэтому оно должно быть крутое, очень тугое, на срезе — как пластик, без единого пятнышка и каверны. Толстое, мягкое и рыхлое к производству не допускается. Правильное реально тяжело мять и еще тяжелей раскатывать. Яйцо обязательно, без него нужного не получишь. Пельмень не должен быть маленьким, в таком на выходе не будет должного количества сока. Единство рядов и форм есть показатель опыта и, соответственно, качества лепщика. Налепленные пельмени выкладывать на доску следует единообразно, показывая изделию уважение… И сразу варить! Настоящий пельмень не бывает замороженным, ибо в процессе заморозки и дефростирования в тесте неизбежно появляются микротрещины, помните это! Замораживаем их только ради заготовки и называем сие уже не пельменем, а «пельменным продуктом».
Защипывать пельмень следует очень тщательно, на два раза, проверяя шов визуально. Лопнувший в процессе варки пельмень выкидывается в урну. Время варки определяется исключительно опытным путем, жестких минут либо факта всплытия их на поверхность недостаточно. Передержишь в кипятке — развалятся. Недодержишь — красавчики не успеют выделить бульон, поджав в ядро фарш, хотя по факту и будут сваренными… А вкуса не будет, он не успеет набраться! Поэтому хозяин семьи всегда вдумчиво пробует первый пельм и только после этого дает домочадцам отмашку на откидку.
Состав фарша всегда определяется личным вкусом, но есть общее — фарш должен быть очень сочным, и не за счет одного лука. Правильный посол теста, фарша и воды в кастрюле тоже очень важен: пельмень не досолишь из солонки. Плохо посоленный фарш испортит вкусовую картину.
Тонкостей очень много.
Настолько, что одна моя старая знакомая говорит так: «Идеально правильные пельмени после выкладки на блюдо ведут себя странно. Представляешь, последний выложенный по центру пельмень от накопленной внутренней энергии поднимается в воздух на пять сантиметров и начинает парить над остальными, тихо вращаясь, как летающая тарелка! Если этого эффекта не наблюдается, значит, ты что-то сделал неправильно…»
Я такого чуда не видел никогда, хотя несколько раз мне казалось, что центровой пельмень дрожит, пытаясь приподняться над собратьями! И каждый раз это было очень, очень вкусно!
Женщины с удовольствием смотрели, как я трескаю, орудуя огромной ложкой.
Вышла и сама Евдокия Ивановна, с большим чайником в руках, посмотрела мельком на тарелки, довольно мотнула седой головой, бесшумно присела рядом.
— Не страшно, Костенька?
Ей-то мне че врать?
— Есть немного… Да ничего, Евдокия Ивановна, мы привычные. Больше азарта.
— Вы уж там в самое пекло с Мишенькой не лезьте…
Как вообще в анклаве еще сохраняется понятие гостайны? Ни шпионаж невозможен, ни серьезный криминал: планы все будут знать заранее.
Уф… Пора протрястись за рулем, чтобы улеглось плотней.
— Спасибо, хозяюшки, пойду я собираться, — через две минуты я наконец-то выбрался из-за стола, наполненный уверенностью в завтрашнем дне.
Суровый будет день, вот что я вам скажу — такая у меня уверенность.
Малыш Билли полностью готов к поездке. Тент натянут хорошо, затекать не должно, правда, весь мятый. Нормально, первый же дождик вместе с ветерком разгладят грубую плотную ткань. Закинул назад тяжелую сумку, оружие, только уселся — опять волосан тут как тут!
— Слышь, Генаша, ты только не пугай меня, — тихо попросил я, вновь затягивая ручник, — скажи, что просто проводить пришел.
— Индульгенцию держи, дядя Костя! Что я, шутки шучу? Сказал же, к училке, — солидно бросил лесной хулиган, протягивая мне сложенную вдвое бумажку. Пока я рассматривал документ, он залез на пассажирское сиденье, поставил между тощими коленками «сайгу» двадцатого калибра, потом передумал, высунул за борт загорелую ногу, всю в ссадинах и шишках, покачал стоптанным ботинком и скомандовал. — Ехаим!
Я аж собственной слюной поперхнулся! Кхе-кхе… Фу ж ты на… Ну, наглец!
— Клешню втяни, сосной отрубит.
Хорошая смена растет.
— И не пристегивайся пока, шкет, шлагбаум откинешь.
На выезде с проселка меня ждал первый сюрприз.
Увидев такое дело, я стерпел, удержавшись от мата, зато крепко задумавшись. Но после поворота направо вынужден был все-таки остановиться, уже буквально остолбенев. Джип тоже удивленно впялился близко посаженными глазами-фарами в новенький дорожный знак, закрепленный на вкопанном столбе.
Вникните. Дорожные! Знаки! По стандартам ГИБДД!
Первый — «Пересечение с главной дорогой».
Второй еще хуже: ограничение — сорок! Сорок, трахома, километров в час! На знакомой до слез магистральной трассе, которую мы с парнями и открывали в первые дни. Все такой же безлюдной и безмашинной, между прочим.
Дожили! Кончилась вольница.
— Это что ж такое деется, товарищи? — спросил я тихо у векового леса.
Ничего не ответил русскому богатырю вековой лес, лишь грустно качнул темно-зелеными кронами.
— Их месяц назад начали ставить! — деловито пояснил юный волосан. — Теперь все как у людей будет, не забалуешь. Порулить дашь?
— Я те по лбу дам! Рассказывай подробней!
— Так вон же их хибара!
Слева от дороги рядом с перекрестком стоял небольшой строительный балок. Буксируемый, на колесах. Дверь снаружи с мощной щеколдой, единственное оконце наглухо закрывает стальная ставня. Балок новенький, выкрашен в ярко-синий цвет, крыша из желтого профнастила. Бытовка, никак.
— Ага, тяхают… Что-то застоялся он тут. Ничего интересного внутри, струмент да спецуха, мы с пацанами проверили.
Еще бы… вы бы да не проверили!
Оказывается, в ведомстве Ковтонюка появилось подразделение дорожной службы, рьяно взявшееся за работу. Конечно, набрали туда новеньких да свеженьких, у них всегда азарт огромный… Отряд снабдили техникой.
— Колесный трактор у них есть, оранжевый! Красс-си-ивый! Быстро летает, я два раза ездил! — похвастался пацан. — Еще гусеничный лазит, но тот тяжелый, медленный. И каток такой, с большими колесами, который дорогу трамбует. Вот они и следят за всем, где подсыплют, где подровняют. И знаки долбашат, как дятлы!
Справа от грунтовки (хорошей, кстати, грунтовки, действительно следят за полотном дорожники, молодец Герман Янович) раскинулось огромное поле, разнотравье которого на востоке переходит в Болото — там начинаются бескрайние топи… Дикие места. Знакомые, тревожные.