– Вас сделают одной из ее придворных дам, и наконец вы завершите ваше светское воспитание.
Если он и удивился появлению в своем доме лекаря-мавра, вызвавшего такое любопытство горожан, то вида не показал. Впрочем, Катрин представила гостя как старого друга своего дяди, и Гарен вроде бы с большим удовольствием познакомился с ним. Он принимал Абу-аль-Хаира с любезностью и радушием, совершенно очаровавшим крошечного лекаря.
– В наше время, когда люди рвут друг друга на части, словно дикие звери, когда они только и мечтают о том, чтобы убивать, грабить или разрушать любым способом, человек науки, утоляющий страдания бедного человеческого тела, – это посланник Бога, – приветливо сказал Гарен. И предложил гостю оставаться в его доме сколько угодно, поддержав Катрин, выбравшую для лекаря комнату с грифонами.
– Эта комната расположена в западном крыле первого этажа. Там легко устроить лабораторию, если вы захотите поселиться здесь надолго… или навсегда.
К удивлению и возмущению Катрин, считавшей, что лекарь связан с Арно, Абу-аль-Хаир рассыпался в благодарностях и принял предложение. А когда позже Катрин упрекнула его за это, он ответил:
– Мудрец сказал: «Ты будешь полезнее другу в доме его противника, но ты должен оплатить свой хлеб, чтобы тебя не в чем было упрекнуть».
Сказав это, лекарь, поскольку Гарен ушел, тоже отправился к себе, чтобы совершить вечернюю молитву.
Молодая женщина удовлетворилась таким объяснением. К тому же она была, несмотря ни на что, счастлива, что он живет у них. Иметь Абу-аль-Хаира под своей крышей значило быть уверенной: будет с кем поговорить об Арно – с человеком, который хорошо его знает, провел с ним месяцы… Благодаря мавру-лекарю она лучше узнавала Арно. Он рассказывал ей о каждом дне его жизни, о том, что он любит и чего не терпит. Как будто молодой капитан отчасти поселился в доме де Бразена. Присутствие Абу-аль-Хаира принесло в него жизнь и тепло. Надолго замершая надежда возродилась, стала сильнее и жизнеспособнее, чем прежде.
По вечерам, пока служанки готовили ее ко сну, Катрин нашла себе новое удовольствие: созерцать свое прекрасное тело. Верная Сара, стоя за ее спиной, подолгу расчесывала шелковые золотистые пряди ее волос, пока они не становились такими же блестящими, как гребень в руках цыганки. В это же время три служанки, протерев Катрин розовой водой, смачивали разными духами разные части ее тела. Сара руководила этим действом и составляла для Катрин благоуханные смеси. Долгое пребывание у купившего ее когда-то венецианского купца сделало цыганку искусным парфюмером. За десять лет, проведенных в лавке аптекаря-бакалейщика, Сара многому научилась, но Катрин совсем недавно открыла этот ее талант.
На волосы и глаза служанки капали несколько капель фиалкового экстракта, на лицо и груди – флорентийский ирис, за ушами – майоран, на икры и ступни – нард, розовую эссенцию – на живот и бедра и, наконец, чуть-чуть муската – в складки паха… Все эти благовония наносились так легко, что, перемещаясь, Катрин создавала вокруг себя полный свежести ароматный ветерок.
Большое гладкое зеркало, оправленное в золото и лиможскую эмаль, отражало очаровательное золотисто-розовое создание. Сияние было таким ослепительным, что у Катрин глаза светились гордостью. Ее нынешнее положение очень богатой женщины позволяло ей, по крайней мере, ухаживать за своим телом, дать ему расцвести, сделать из него нежную и безжалостную ловушку для любимого человека. Она желала Арно всеми силами своего требовательного сердца, со всем пылом своей цветущей молодости. И она знала, что не отступит ни перед чем, чтобы завоевать его, заключить в свои объятия, побежденного и страстного, как в ночь их встречи. Ради этого она пошла бы на преступление.
Перрина, молодая девушка, выполнявшая обязанности парфюмера, закончила свою работу и отступила на несколько шагов, любуясь роскошными формами женского тела, отраженного в зеркале в сиянии тонких восковых свечей.
– Как же нашему хозяину не влюбиться до безумия! – прошептала она себе под нос. Но Катрин услышала. Упоминание о Гарене, таком далеком от нее в этот момент, мгновенно возвратило ее на землю. Она задрожала. Протянув руку, Катрин нетерпеливо схватила лежавшее на сундуке домашнее платье с очень широкими рукавами и низким вырезом на груди. Оно было расшито по золотистому шелку яркими фантастическими цветами; шелк привезли из Константинополя на венецианском корабле. Она быстро оделась, сунула ноги в башмачки, сшитые из обрезков той же ткани, и прогнала служанок:
– Уходите все! Оставьте меня!
Они повиновались, Сара вместе с другими. Но прежде чем закрыть за собой дверь, цыганка обернулась, ища взгляда Катрин, надеясь, что приказ к ней не относится. Катрин стояла посреди комнаты, уставившись на огонь в камине. Сара со вздохом вышла.
Оставшись одна, молодая женщина подошла к окну, распахнула тяжелые ставни из позолоченного дерева с росписью, напоминавшей роспись потолка. Она выглянула в окно. Там была темнота, как в глубине колодца. У Гарена тоже свет не горел. Ей захотелось послать Сару узнать, что делает муж, но самолюбие удержало ее. Увидев служанку, он бог знает что может подумать – решит, что она нуждается в нем, хотя на самом деле она боялась, что он придет, и хотела только убедиться: сегодня он не нанесет ей визита. Но Катрин волновалась зря. Ни этой ночью, ни в следующие ночи Гарен де Бразен не постучался в дверь ее спальни. Вне всякой логики она испытывала некоторое разочарование…
В ожидании дня, когда можно будет представить Катрин вдовствующей герцогине, Гарен с видимым удовольствием знакомил жену со всеми скрытыми чудесами своего дома. Пока он был в отъезде, она вошла во владение только собственными апартаментами и той частью дома, что предназначалась для светских приемов. За большим залом с золоченым узорчатым потолком и великолепными аррасскими коврами, где золотой нитью были вытканы истории из жизни пророков, она обнаружила целую анфиладу немного меньших по размеру комнат, обставленных с необычайной роскошью. Все они были обиты тканью любимого хозяином дома пурпурно-лилового цвета, украшены золотом и серебром. Там были мягкие пушистые ковры, в которых нога тонула по щиколотку, там драгоценные ювелирные изделия перемешаны были с редкими книгами в переплетах, усеянных сверкающими камнями, там стояли сундучки с инкрустациями из эмалей, статуэтки из золота, слоновой кости и хрусталя, музыкальные инструменты из самых дорогих пород дерева… Она увидела громадные кухни, в которых можно было приготовить пищу на целую толпу, сад, где росли розы и букс, конюшни, кладовые для провизии… Но она не проникла ни в левое крыло дома, куда вела единственная дубовая дверь с громадными железными петлями, всегда запертая на ключ, ни в апартаменты своего мужа, куда вела окружавшая весь первый этаж галерея с разноцветными стеклами.
Когда Гарен, с зажженным светильником в руке, отворил таинственную дверь, Катрин поняла, почему она всегда так тщательно была закрыта. Левое крыло, как принято было в феодальных замках, освещалось только узкими бойницами и представляло собой просторную кладовую, где министр финансов разместил огромное количество вещей, которые привозили для него из всех уголков земного шара и с выгодой перепродавали его многочисленные агенты. Потому что к своим благородным и весьма почетным обязанностям Гарен добавил еще и торговлю большого размаха, которая, сделавшись во время войны вынужденно тайной и неудобной, не стала от этого менее доходной.