– Нет, нет, за рулем.
– Можно безалкогольный, молочный, – настаивал Антуан, – или кофе, пирожные, салатик…
Но у меня решительно пропало всякое желание сидеть в компании альфонса.
– Уж извини, – пробормотала я, – домой пойду!
Паренек скуксился и заныл плачущим голосом:
– Нет, только не это!
– Почему?
– Меня накажут, что упустил клиентку. Тут очень строго, если ушли сразу и ничего не заказали, значит, не понравился, навесят штрафное очко. Три таких очка и выгонят на улицу, Жок терпеть не может…
– Кто? – прервала я его нытье.
– Жок, хозяин агентства.
– Странное имя…
– Это кличка, – пояснил паренек
– Не знаешь, как его зовут на самом деле?
Мальчишка помотал головой. У меня заломило в висках. Невидимый оркестр бил изо всей мочи в литавры. Дикий звон несся по залу. Посетители выли, а в углу раздевались человек пять разного возраста, комплекции и пола, зато одинаковой противности. Увидев, как одна из дам выставила волосатые подмышки, я почувствовала, что сейчас свалюсь с мигренью, и резко спросила:
– Слушай, Антуан, тут есть спокойное местечко, где можно потолковать, в тишине, без гама и крика?
«Рыба» оживилась чрезвычайно:
– Конечно, номера. Только стоит дорого.
– Пошли, – велела я, – готова заплатить сколько угодно, лишь бы избавиться от этого кошмара.
Антуан подозвал мэтра, и через пару минут нас со всеми почестями препроводили в комнату.
Почти все пространство квадратного помещения занимала огромная круглая кровать без спинок. Потолок был покрыт зеркальными плитками, как, впрочем, и одна из стен.
Я со вздохом села на ложе куртизанки и с наслаждением скинула узкие лодочки. Боже, до чего хорошо избавиться от тесных туфель. Антуан щелкнул выключателем, верхний свет погас, зато загорелся небольшой торшерчик у изголовья. «Рыба» щелкнула еще раз, и комната наполнилась тихой музыкой. «Маленькая ночная серенада» Моцарта! Я не слишком большая поклонница симфонических произведений, но мое детство прошло возле ортодоксально настроенной бабушки, искренне считавшей, что ребенка следует по субботам водить в консерваторию. С тех пор я знаю абсолютно точно, сколько труб в органе Большого зала. Ровно шестьдесят четыре! Во время долгих, нудных концертов я, будучи маленькой робкой девочкой, в тоске пересчитывала их сначала справа налево, затем слева направо, пытаясь нехитрым развлечением убить скуку.
Но Моцарт все же лучше, чем барабанная дробь.
Антуан заулыбался и ловким заученным движением сорвал пиджак, потом начал медленно поворачиваться, одновременно расстегивая брюки. Мальчишка явно вознамерился устроить сеанс стриптиза.
– Вы меня не так поняли, – безнадежно вздохнула я, – поговорить надо.
– И дет, – легко согласился Антуан и плюхнулся на расшитое золотыми драконами покрывало.
– Ты здесь давно?
– Три года.
– Сколько же тебе лет?
– Пятнадцать!
Я повнимательней пригляделась к кавалеру и решила – врет.
– Вот что, дружочек, – ласково завела я, вытаскивая приятную стодолларовую бумажку, – послушай меня внимательно. Это паспорт, гляди.
Паренек уставился на синенькую книжечку и присвистнул.
– Здорово по-русски болтаете.
– Да, – подтвердила я, – совсем свободно. Ну а теперь не перебивай.
Антуан заинтригованно уставился мне в рот влажными, бесконечно глупыми глазами. Имея такого почтительного слушателя, легко врать. Да и историю я придумала совсем недурную.
Значит, так, живу в Париже и владею парочкой крупных ночных клубов. Теперь надумала открыть еще один, на своей исторической Родине. Мои агенты произвели полную разведку и посоветовали «Жак», поэтому незамедлительно прибыла сюда инкогнито для личной проверки. Если Антуан сейчас ответит на ряд вопросов, могу пообещать награду – устрою стриптизером в одно из моих французских заведений. А пока – небольшой гонорар.
У бедного парня от блестящей перспективы захватило дух, и он робко поинтересовался:
– Не обманете?
– Никогда.
– Спрашивайте.
– Давай начнем сначала. Сколько тебе лет и как долго ты тут тусуешься?
Антуан пригладил и без того прилизанные волосы и принялся рассказывать.
Зовут его Борей, позавчера справил двадцать пятый день рождения. В клубе уже шестой год, можно сказать, с самого основания. Вообще, подобный трудовой стаж тут редкость. Больше двух лет никто не удерживается.
Попал Борис в «Жак» случайно. Он, сколько себя помнил, занимался спортом. Мать-одиночка, замученная работой на чугунолитейном комбинате имени Войкова, пристроила сына в спортшколу. Знаний там не давали никаких, дети тренировались по семь-восемь часов в сутки, становясь в тринадцать лет мастерами спорта. Зато родительское сердце спокойно – мальчишка не бегает по улицам без присмотра. За своими детьми в ЦСКА приглядывали, из школы строем вели на тренировку, кормили обедом, одевали, обували в спецмагазине, летом всех вывозили в лагерь. Словом, спортивное общество полностью заменяло маленьким гимнастам, пловцам и хоккеистам родную семью.
Боря особой карьеры не сделал, но до мастера спорта по гимнастике все же дослужился. Пару раз парень получил призовые места на не слишком крупных соревнованиях, потом появились боли в мениске, заныл позвоночник… Большой спорт, как правило, калечит ребенка.
Тренер не бросил парня. Пошептался с кем надо, и Борьку приняли в Институт физкультуры. Наступило голодное время. Стипендии хватало на не слишком сытный обед. Кое-как они с матерью существовали на ее копеечную зарплату. Потом мамочку отправили в отпуск без сохранения содержания. Завод трепыхался из последних сил, чтобы удержаться на плаву. Женщина нанялась уборщицей в соседний магазин. Это оказалось последней каплей. Борино сердце просто разрывалось на части от жалости при виде синей от усталости мамы. Но доконал его слегка заплесневевший сыр, который добрая директриса не уничтожила, а отдала уборщице.
Парень решил плюнуть на образование и начал подыскивать работу.