Женщины визжали что есть мочи, уклоняясь от пролетавших мимо тел, мебели, бутылок. Через несколько минут в зале не осталось ни одного целого или хотя бы не перевернутого стола, ни одного целого стула, пол был усыпан растоптанной едой, битой посудой и землей из разбитых цветочных горшков.
Изрядно помятые менты уводили не менее побитых, крепко закованных в наручники парней, женщины уже не визжали, они тихо плакали.
* * *
Полковник Ушаков в кабинете допрашивал Банина, тот сидел напротив полковника и зажимал насквозь пропитанным кровью платком сломанный нос, но кровь продолжала стекать по руке, пачкая брюки Виталия и пол кабинета.
— Ну, что скажешь? — спросил полковник.
— А что я могу сказать? — вопросом на вопрос ответил Банин и продолжал: — Вы же знаете, чем я занимаюсь. А все остальное мне уже не нужно.
— Давно ли? — с явным недоверием спросил Ушаков.
— Порядком.
— Еще не так давно последнее заявление на тебя было, за вымогательство, — не согласился полковник.
— Десять месяцев, — дал численное определение выражению полковника «не так давно» Банин.
— Ну что, исправился что ли?
— Можно сказать…
— А твои подельники? — задел больную тему Ушаков.
Бандера конечно знал, что его ребята проворачивают в тихую кое-какие делишки, но вслух сказал:
— Они тоже исправились.
— Давай смотреть на вещи реально, — предложил полковник. — Пройдет немного времени, и если не ты сам, то кто-нибудь из твоих парней попадется за что-нибудь. А я смогу тебе в этом как-то помочь.
Это было явное предложение, но Бандера молчал. Тогда полковник, как бы размышляя, продолжал:
— Я предполагаю, что это и… не ты… возможно даже не твои ребята, но тогда… кто?
Полковник глядел в упор на Виталия, ловил его реакцию.
— Вот это и нужно выяснить. Понимаешь? Ты же общаешься с народом. Поможешь — я прямо сейчас отпущу тебя домой. Тебе, наверное, не терпеться увидеть свою девушку, — блеснул своей осведомленностью полковник.
— С перебитым носом? — сказал Бандера.
— Перестань, а то она не видела, сколько на тебе шрамов пулевых и всяких разных. Одним больше — другим меньше, какая разница. Ну так, как? — спросил полковник, сверля глазами Виталия.
Бандера задумался, надо было что-то решать. Он откинулся на спинку стула, молчал. Отказываться сейчас напрямую глупо, зачем дразнить гусей. И Виталий решил применить туже тактику, что и на гонках — сделать вид, что поддался.
— Если что-то узнаю, я позвоню Вам, — наконец медленно произнес он.
— Номер мой знаешь?
— Нет.
Полковник взял листок бумаги, ручку и записал номер своего телефона.
— Умойся в туалете, там открыто, — сказал он, протягивая листок с номером телефона Бандере.
Виталий молча взял протянутый ему листок и, понимая, что разговор окончен и теперь он свободен, направился к двери.
— Не забудь о нашем разговоре, — в след ему проговорил Ушаков.
В коридоре недалеко от кабинета разговаривал с одним из своих подчиненных капитан Филатов, увидев свободно выходившего Банина, он выпучил от удивления глаза и бросился в кабинет к полковнику.
— Александр Андреевич?! — возмущенно-вопросительно закричал Филатов на пороге кабинета начальника.
— Пускай идет. Все равно рано или поздно их всех придется выпускать или почти всех. — Ушаков на минуту задумался, ему нужно было как-то объяснить свой поступок, не ставя подчиненных в известность о своем новом, как он надеялся, осведомителе. — Большинство членов его банды сидели за умышленное убийство, как вы знаете, — наконец произнес полковник, — в основном в нетрезвом состоянии совершенные. Пока он здесь, он их держит. А закроем, представляете, что начнет твориться?
Филатов посмотрел на полковника и понимающе покачал головой, он хорошо это себе представлял, лучше многих других.
А Виталий, выходя из здания ГОВД, скомкал бумажку с номером телефона полковника, бросил ее в урну и, усмехнувшись, тихо произнес:
— Такие большие, а в сказки верят.
Виталий, подъехав к зданию милиции, остановил «Челленджер», заглушил двигатель, приоткрыл окно и стал ждать. Сегодня должны были выпустить Старика и Толстого, их-то он и встречал. Глядя на двери милиции, ему вдруг вспомнилось, как они с Рустамом покидали колонию. Никто их тогда не встречал.
Они вышли за ворота, рядом с которыми висла красная табличка с надписью золочеными буквами «Учреждение — УЦ-267/22» — это была колония строгого режима, она наконец-то перестала быть их домом.
— На свободу — с чистой совестью! — усмехнулся Виталий и спросил Рустама: — Кто это сказал?
— Хрен его знает, — равнодушно ответил тот.
Стоял теплый приморский полдень, солнышко ласково пригревало еще не начавшую желтеть листву деревьев, и даже не верилось, что уже осень. Рустам посмотрел по сторонам, в один конец улицы, в другой и спросил:
— А че, нас никто не встречает?
— А некому, — ответил Виталий. — В живых на свободе остался один Василевский, да и тот, говорят, скололся. Зимой освободится Толстый из сорок первой, — продолжал Виталий. — Потом Енда с Хромым с сорок седьмой. Пока сами будем.
— Прорвемся? — спросил Рустам, хотя ответ знал заранее.
— Конечно! — сказал Бандера, и в голосе его не было ни капли сомнения. — Пойдем к морю, — сказал он Рустаму и направился вниз по улице. — Хорошо, что из барака хоть пляж было видно, а то бы мы с тобой совсем одичали.
— Может, там телки есть еще какие, — с надеждой в голосе произнес Рустам, нагоняя товарища.
— Ты че, Рустам, соскучился что ли? Пятилетку всего сидел, — засмеялся Виталий.
— Не подкалывай! Сколько времени на них смотрели издалека.
Они пришли на пляж, на котором не было ни души, купальный сезон давно закончился. Пустынный берег, пустынное, еще не очень холодное, но уже по-осеннему серое, свинцовое море.
— Пляж уже пустой, — снимая майку, заметил Рустам.
— Так уже осень, — сказал Бандера. — Смотри, за то какие телки.
— Где? — всполошился купившийся Рустам.
— А вон! — и Виталий указал на двух пасшихся на берегу коров. — Тебе какая, левая, правая?
— Правая, — смеялся Рустам.
— Да бери левую, она посимпатичней, — не унимался Виталий.
Пересмеиваясь, друзья бросились в осеннее море, а когда, искупавшись, сели на берегу, Рустам спросил:
— А куда Шустрого вывезли?
— Да его и не вывозили никуда, освободился он в том году по УДО. Только наши дороги с ним разошлись уже. Так что нам он ничем не поможет, — ответил Бандера.